Мониторинг СМИ

Зона под крестом и полумесяцем

Пока на свободе идут религиозные войны, в мордовской колонии строгого режима под одной крышей мирно сосуществуют мечеть и православная церковь

«Понимаешь, он видел, что у меня в руке ствол и я не шучу, а все равно стал звонить «крыше», – историю своей жизни Александр Орлин рассказывает спокойным и ровным голосом. Словно не он убивал того коммерсанта, а кто-то другой. Взгляд у Александра жесткий, колючий, пронизывающий человека насквозь, словно северный ветер. Волосы коротко острижены. Брюки и рубашка безукоризненно отглажены. С виду вольный человек. Только бирка на груди с номером отряда и меловая печать «ИК-4» предупреждают, что перед тобой осужденный. Один из 17 тысяч, проживающих в мордовском «княжестве зон».

Два рейса

Два блокпоста в Потьме и Барашеве, словно пограничные контрольно-пропускные пункты, перекрывают 50-километровый отрезок дороги. А между ними десять поселков и 16 зон. Поселок Ударный находится в центре этого «колониального государства». Ничем особенным от других поселков он не отличается. Все те же небольшие частные домики с маленькими огородиками за невысокими заборами. И две зоны: «десятка» – особый режим и «четверка» – строгий.

Друг от друга их отделяет трасса и железнодорожная ветка, по которой по вторникам и пятницам проезжают три столыпинских вагона. Утром спецсостав идет с Потьминской пересылки, развозит по колониям вновь прибывших зэков и забирает больных жуликов в Барашево. Там расположена зоновская больница. Вечером везет назад в Потьму тех, у кого закончился срок. В Ударном пассажиров на вечерний рейс конвой приводит редко, зато с утреннего встречает часто. В основном – молодежь из Саранска и Москвы. И уже никого из сотрудников не удивляют ни их юный возраст, ни огромные сроки, на которые осуждены новички.

– Помолодела четвертая зона, – вздыхает рецидивист со стажем Александр Орлин. – Раньше первоходов на строгаче по пальцам можно было пересчитать. А теперь каждый второй. И ни у кого никаких понятий, только ветер в голове. На некоторых смотришь и думаешь: «Да как ты вообще умудрился в тюрьму сесть?» В общем, какие жители, такая и жизнь!

Иисус и Аллах

Первый срок Орлин отбывал на «малолетке» в Можайске, освободился в 1989-м, а в 1990 году снова оказался на скамье подсудимых и был этапирован в Дубравлаг на «четверку».

– Другая тогда зона была, не то, что сейчас! – вспоминает Орлин. – Пять лет до звоночка отсидел. Но на воле долго не продержался, и через полгода снова сюда привезли, так что с «четверкой» судьба мою жизнь крепко связала.

Александру 33 года.

– Как Христу, – говорит он и с тоской смотрит в сторону тюремного православного храма и стоящей бок о бок с ним мечети. Словно брат и сестра, оказавшиеся в окружении недругов, сиротливо прижимаются они друг к другу. Их близость со стороны напоминает скульптуру «Рабочий и колхозница». Только вместо серпа и молота эту композицию венчает крест и полумесяц. Рядом плац, на котором проходят все построения на проверки и разводы на работу.

«Живем под крестом и полумесяцем, – шутят осужденные. – Ни в одной зоне такого нет, чтобы под одной крышей и Иисус, и Аллах!»

Но Александр вспоминает другое отличие.

Красное на черном

В самом начале 90-х «четверка» была единственной зоной среди всего Дубравлага, в которой старались соблюдать воровские понятия и традиции. Точно так же, как сейчас причудливо выглядит переплетение двух религий, тогда причудливо выглядела жизнь этого «черного островка» в красном «княжестве зон». В каждом отряде были смотрящие и собирался общак, контролеры лишний раз остерегались махнуть дубинкой, а по вечерам сидели в комнате дежурного помощника начальника колонии (ДПНК).

– Никакого беспредела не было. Все решалось по закону, – вспоминает Александр. – И все жили хорошо. Дежурная смена всегда сытая ходила. При деньгах. Но ведь ментам всегда мало. Впрочем, не местные начальники все решали, а в управлении лагерном, им ведь наша зона как заноза в боку была. Стали поджимать потихоньку, ломать зону. Ну а дальше карты так легли, что кровь пролилась. После этого пошли сплошные неприятности.

Кровь и музыка

В 1994 году под зэковские ножи и молотки в четвертой колонии попала дежурная смена. Сейчас об этом происшествии стараются не вспоминать. Но тогда ЧП наделало много шума. Резня произошла после вечерней проверки. Несколько осужденных в ту ночь ворвались в комнату дежурного помощника начальника колонии и напали на сотрудников администрации. Дежурный офицер и прапорщик получили смертельные ранения. Говорят, что резню спровоцировал один из начальников отряда, что-то не поделивший со своими подопечными. Но он успел выйти за ворота на волю, не предупредив контролеров о том, что взбудораженные жулики «идут резать ментов».

После этого колонию перетасовали, но, как ни странно, полностью «красной» зона так и не стала. В колонии оставались влиятельные в криминальном мире люди. И уже через полгода после ЧП сюда вновь пошли машины с «гуманитарной помощью» от благотворительных организаций. А в зоне буквально каждые полгода с концертами стали выступать звезды эстрады. «Дюна», «Любэ», Татьяна Овсиенко, Саша Айвазов – этот перечень может растянуться на целую страницу. Артистов привозили и оптом, и в розницу. Обычно они давали один концерт на Явасе для сотрудников учреждений, и только после этого ехали на «четверку». Однако конец тысячелетия ознаменовался новыми ЧП, которые привели к смене руководства колонии.

Побеги

Два самых дерзких и удачных побега осужденных за всю историю Дубравлага произошли в 2000 году в четвертой колонии. Причем один из них организовал начальник «четверки», который считался самым влиятельным человеком во всем «княжестве зон». За несколько десятков тысяч долларов он отпустил на свободу по подложным документам московского криминального авторитета по кличке Спичка. Тот освободился по амнистии вместо другого осужденного.

Афера вскрылась, когда за заключенным, который должен был освобождаться, приехали родственники. В спецчасти им сказали, что они уже выпустили осужденного с такой фамилией по приказу начальника колонии.

Было возбуждено уголовное дело, «хозяина зоны» взяли под стражу. Но Спичку задержать так и не смогли. Его застрелили на воле спустя несколько месяцев после освобождения.

Второй побег организовал житель Украины, получивший 12 лет за серию грабежей в столице. Он был лидером одной из ОПГ и, судя по всему, засиживаться в колонии не собирался. Сразу же по приезде в зону его по личному распоряжению одного из замов начальника колонии трудоустроили на одну из блатных по тюремным меркам должностей. Он стал начальником авторемонтной мастерской. Как вспоминают осужденные, жил украинец довольно вольготно, сотрудники колонии его не беспокоили, и он мог делать все, что хотел.

Благодаря этой «свободной жизни» он подготовил побег, найдя себе сообщника из бригады, работавшей на сборке жилых вагончиков. В одном из них осужденные сделали тайник и уехали в нем на волю.

Впрочем, как потом выяснилось, это был не первый вагончик с двойной стеной, сделанный заключенными. Вначале они проводили опыты, делали схрон, набивали его зэковским тряпьем, загружали на машину и смотрели, сможет ли обнаружить тайник охрана. После четырех удачных запусков жулики решились ехать сами. Обнаружил беглецов шофер. Он остановился в 20 километрах от зоны, чтобы перекусить, и увидел, как из вагончика выпрыгнули два человека. Водитель вызвал милицию, но, пока те подъехали к месту происшествия, беглецы скрылись. Через час двух подозрительных мужчин уже видели в придорожном кафе, при себе у них была огромная сумма денег. Впрочем, этот ужин оказался отвлекающим маневром. После него преступники разделились. Один отвлекал внимание поисковой группы на себя, то и дело попадаясь на глаза местным жителям. Тем временем организатор побега спокойно ехал в поезде на Украину. Сойдя в Донецке, он демонстративно разбил витрину магазина и сдался украинским властям.

После этих ЧП руководство колонии окончательно поменялось, а об относительной зековской «вольнице» теперь напоминают лишь храм и мечеть, построенные в середине 90-х. В этой зоне случались всевозможные конфликты, но ни один из них не произошел на национальной почве.

Мулла и чтец

Муллу тюремной мечети зовут Нигматула Мусоев. Родился он в Таджикистане. В колонию этапирован сравнительно недавно, год назад. Впереди еще восемь лет. Дома его ждут пятеро детей и двое внуков.

– По воле Аллаха я здесь, – говорит осужденный Мусоев.

– Бес попутал, вот и попал в тюрьму, – утверждает Владимир Циндяйкин, читающий молитвы в православном храме.

Он моложе муллы, но срок у него не меньше.

Осужденные мусульмане и православные просят у Бога одного – помощи. А в колонии помогают друг другу.

– А как же иначе, мы соседи и по-другому нельзя, – удивляется Мусоев. – Мы и ремонт вместе делаем. Вот эти рейки, которыми обита мечеть, делали православные. А мы им краску давали.

– На праздники мы поздравляем друг друга, – хвалится чтец Владимир. – Например, на Пасху мы мусульман куличами угощали, а они нам этот столик подарили, на котором книги лежат.

Мечеть и церковь постоянно посещают около 100 осужденных. А во время праздников сюда приходят почти все.

– За те два года, что я здесь нахожусь, в нашей церкви окрестилось 20 человек, а сейчас лежат еще десять заявок на крещение, – не скрывает гордости Владимир.

В это время прямо под церквушкой и мечетью начинается построение на обед. И среди общей массы осужденных начинают мелькать черные лица.

Православные негры

Чернокожие парни в четвертой колонии строгого режима уже давно стали обыденностью. Зона для иностранцев, расположенная в соседнем поселке, переполнена. Вот и распределяют иностранных преступников по соседним колониям в зависимости от тяжести совершенных ими преступлений. Большинство негров «четверки» отбывают срок за распространение наркотиков. Есть и те, кто попался на разбое или грабеже. Российские заключенные еще по пути в колонию придумывают им русские имена и в шутку называют земляками. Нередко во время принятия этапа, когда нарядчик спрашивает имя и фамилию вновь прибывшего заключенного, чернокожий парень, коверкая слова, представляется Ваней или Васей.

А между тюремной церковью и мечетью идет даже негласное соревнование по обращению в свою веру экзотических преступников.

– Год назад у нас в православную веру даже один негр обратился, – улыбается чтец Владимир.

– И у нас есть один чернокожий мусульманин, – перебивает мулла Мусоев.

Впрочем, никто и никого насильно в свою веру не обращает. Приходят молиться те, кому это необходимо.

Крыша

– Здесь все обращаются к Богу, – говорит Владимир Циндяйкин. – Вера помогает отбывать срок, отвлекает от лагерной суеты. Ведь здесь жизнь какая? Снег пошел, значит, зима пришла. Фуфайки надели. Зелень появилась, фуфайки сняли. И так год за годом. Мы сидим, и сотрудники вместе с нами сидят. Что они видят? Лес да болота!

Правда, то, что будет с ними на воле, они загадывать не решаются.

– На все воля Аллаха, – смиренно произносит мулла Мусоев.

– На все воля Божья, – вторит ему чтец Владимир.

Подводя черту нашему разговору, подмосковный рецидивист Александр Орлин сказал:

– У нас здесь теперь одна крыша, других не осталось.

Он кивнул в сторону церкви и мечети и усмехнулся:

– Все мы под Ним ходим, а тот коммерсант, которого я убил, все о какой-то своей крыше лепетал.

По данным Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН), на данный момент в исправительных учреждениях действуют 396 храмов:

370 – Русской православной церкви, 18 мусульманских мечетей, пять буддистских дуганов и три костела Римско-католической церкви. Кроме того, в исправительных учреждениях имеются 695 молитвенных комнат, 228 воскресных школ, 902 библиотеки духовной литературы.

Геннадий Зубов

4 августа 2006

Источник: "Родная газета"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):