Мониторинг СМИ

Все оказались мусульманами

«Шаушпильхаус» – на сцене Театра на Таганке

Дрезденский театр показал москвичам последнюю драму главного теоретика, критика и первого драматурга Германии Готхольда Эфраима Лессинга «Натан Мудрый».

Иерусалим времен провалившегося Крестового похода. Иерусалим, вечно раздираемый между тремя религиями. Художник Вольф Мюнцнер обозначил его в духе лаконичного минимализма. На сцене горят три очага.

Огонь земли точно долетает до небес, и под колосниками загорается пламя в причудливой конструкции из двух дисков, двух балок и двух стеклянных треугольников. Конструкция начинает вращаться, пока не складывается в силуэты мусульманского полумесяца, христианского креста и шестиугольной звезды Давида.

На престоле – мусульманин, султан Саладин. Богатый иерусалимский еврей Натан растит приемную дочь Рэху – христианку.

Взамен своих убитых семерых сыновей. Рэху спасает от гибели крестоносец-христианин, случайно не казненный султаном по причине своего сходства с покойным братом Саладина. Крестоносец влюбляется в «еврейку», великодушно смиряясь с ее происхождением, и даже готов назвать отцом «жида» Натана. Но узнав, что она христианка, моментально забывает о своем благородном порыве и жаждет покарать Натана за то, что тот воспитывал, как своего, крещеного ребенка.

Именно в этот момент негодования против еврея Дирк Глодде (крестоносец) и Даниэль Минетти (иерусалимский священник) вкладывают больше всего ненапускного огня.

Но Лессинг в своем гуманизме заходит так далеко, что крестоносец и Рэха оказываются братом и сестрой, да к тому же еще и родными племянниками мусульманского султана. Столь разные векторы в результате дают общепримиряющий ноль, и религиозные страсти благоразумно затихают.

Бог весть сколько сегодняшних реалий бурлящего котла Иерусалима можно было бы привнести в этот образец просвещенного классицизма. Сколько эмоций можно было бы вызвать хотя бы даже рассказом о семи убитых сыновьях Натана (звезда немецкой сцены Дитер Манн)! Сколько вечной красоты добавила бы духовная музыка трех религий, которая звучит до обидного мало! Но немцы предпочли увидеть здесь лишь образчик беспристрастного благоразумия, оставшись во всем аккуратными и старательными бюргерами. Разве что султану Саладину (Ахмад Мезгарха) зачем-то была отпущена гомеопатическая доля фривольности.

Самым удивительным, можно даже сказать вызывающим, моментом стал перевод. Наиболее «идейная» драма написана в период цензурных гонений – Лессингу, выступающему против религиозного фанатизма, запретили печататься после полемики с пастором Геце, и он избрал театральную сцену для пропаганды своих идей.

Но переводчик точно берег публику от многословия Лессинга, и перевод каждой сцены ограничивался несколькими ключевыми фразами, выдранными откуда-то из середины. Как если бы «Гамлета» перевели примерно так: «Убийца короля в его короне» – «А если тебе непременно нужно мужа, выходи за дурака» – «Быть или не быть – вот в чем вопрос» – «Дальше – тишина». И что самое удивительное – публика вежливо терпела: то ли все поголовно знали немецкий, то ли проштудировали «Натана Мудрого» заранее.

Ольга Фукс

5 июля 2006

Источник: "Вечерняя Москва"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):