Мониторинг СМИ

«Нормы церковной жизни должны применяться разумно»

Над проектом документа «О Подготовке ко Святому Причащению» размышляет клирик Николаевского собора в Нью-Йорке протоиерей Александр Голубов

Над проектом документа «О Подготовке ко Святому Причащению» размышляет клирик Николаевского собора в Нью-Йорке, c 1995 по 2009 год заведующий магистратурой, декан по учебной работе Свято-Тихоновской духовной семинарии (США) протоиерей Александр Голубов. 

Давно пришло время упорядочить в рамках Русской Православной Церкви общее понимание желательности, даже необходимости, регулярного участия мирян в Таинстве Евхаристии в качестве реальных причастников Тела и Крови Христовых, а не только как бы «присутствующих при совершении Таинства» наблюдателей со стороны, молящихся вместе с духовенством, но от вкушения Святых Даров по той или иной причине воздерживающихся. Причины распространения такой общей практики в Русской Церкви весьма многообразны и имеют глубокие исторические корни, потому готовящийся документ «О Подготовке ко Святому Причащению» можно только приветствовать. Вместе с тем рассматривать его как некую общеприменимую формулу, обязательно и непременно вводящую в жизнь вечную, наверное, все-таки не приходится, ибо формулы такой изобрести невозможно. Как мне представляется, документ этот призван послужить неким общим ориентиром, как для священников, так и для мирян, устанавливающим пределы «нормы», однако не регламентирующим до мельчайших подробностей таинственную внутреннюю жизнь Церкви в самых ее основах. «Нормой» же для духовенства и для мирян все-таки должно быть причастие, а не воздержание от причастия. Ведь именно это имел ввиду Сам Основатель Церкви, сказавший Своим ученикам и апостолам: Сие творите в Мое воспоминание.

Такое понимание действительно насущно для возрождающегося после атеистического пленения общества, государства и Церкви. Причащение Святых Таин - основа нашей жизни в Церкви и жизни Церкви в миру. Церковь же нельзя изъять из мира, изъять из общества, из гражданской жизни, потому что именно здесь, в миру, в этом грешном нашем человеческом сообществе, на грешной нашей земле, Христос основал Свою Церковь как то самое животворящее Богочеловеческое Тело, в недрах Которого мы обретаем искупление и спасение от «закона греха и смерти»: Созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей (Мф. 16, 18). Ведь это и была главная задача прихода Христа на землю − основать Церковь как некое противоядие от общественного растления и разложения, как соль земли для того, чтобы человеческое сообщество − сама жизнь человеческая − не разлагалась и не уходила в вечную смерть.

Сегодня мы живем, можно сказать, в эпоху великой общественной разнузданности, ложно именуемой «свободой», в эпоху великого человеческого бесстыдства, целенаправленного обезличивания и осмеяния основных святынь человеческой жизни, выведения их из поля общественного сознания. Нелегко такое состояние общественной жизни определить одним-двумя словами. В английском языке, например, нет такого понятия, как «хамство», но мы, люди русские, понимаем, что это такое. Этим словом, как мне представляется, можно многое в нашей общественной жизни определить. Можно даже сказать, что живем мы в эпоху «воцарившегося хама», как об этом еще в самом начале ХХ века предрекал Дмитрий Мережковский: «Одного бойтесь – рабства, и худшего из всех рабств – мещанства, и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам – грядущий Князь мира сего». Он-то, «воцарившийся хам», видимо, и есть главный антихрист наших дней. Не берусь утверждать, тот ли это самый антихрист, о котором говорится в Апокалипсисе апостола Иоанна Богослова, ибо в каждую эпоху бывает и свой «антихрист». И в этих весьма тяжких для множества людей условиях мне не представляется возможным жить без Христа, ибо без Христа от этой разнузданности, от бесстыдства, от обезличивания и осмеяния святыни нет никакого спасения.

Но следует также понимать, что Русская Православная Церковь настолько большая, настолько выросшая до вселенских масштабов, что единой удобоприемлемой и общеприменимой «для всех» формулы «подготовки ко Святому Причащению» просто невозможно разработать. Любая «формула подготовки» должна быть соотнесена с теми реальными условиями, в которых живут реальные люди, реальные православные верующие, местная церковная община, как и с тем, как видит этот вопрос духовенство, как видит его епископ данной области.

Для нас, например, живущих в крупнейшем мегаполисе с населением свыше 8,3 миллиона человек, включая и православных, основным является вопрос: как сохранить наших реальных церковных людей, входящих в общение нашей  реальной церковной жизни, в «приобщении» ко Христу, в «причастности» к Церкви именно здесь, в нашем городе, в Америке. Ведь именно эта наша внутренняя связь со Христом, «причастие» и «причастность» к Нему, Живущему в нас, и есть тот самый энергетический «обмен веществ», который ведет нас в жизнь вечную, и который сохраняет и паству нашу, и отдельного человека от обезличивания, от утери внутренних душевных и духовных ориентиров. Без Христа мы вступаем в духовную темноту, впадаем в грех, вступаем в смерть. Без Христа ничего у нас в жизни, в том самом главном «конечном итоге», не получится. И потому самым насущным для людей церковных является, все-таки, вопрос: как сохранить не только внутренние душевные и духовные, но и телесные узы, связующие нас со Христом?

Недавно я имел возможность ознакомиться с прекрасной статьей протоиерея Максима Козлова, в которой он пишет, что не периодичность причащения, а именно внутреннее состояние человека приносит духовную пользу или духовную потерю. Полностью разделяю это мнение. Именно внутреннее состояние человека позволяет ему душевно и духовно противостоять всему, что встречается на путях его общественной жизни. Ибо внутреннее состояние человека в полной мере зависит от прямой причастности его к «жизни во Христе». Нужно, конечно же, причащаться «почаще», но ведь у разных людей бывают разные возможности, разные степени взросления в Церкви, да и у разных священников есть разное понимание того, как часто следует причащаться и как к этому готовиться. В Российской послепетровской империи, например, возникло правило причащаться раз в год. Эту норму многие поколения русских православных людей восприняли и воспринимали как общеобязательное руководство, как регламентацию церковной жизни, регламентацию основного Таинства церковного бытия. Они «по регламенту» приходили на исповедь Великим постом, исполняя не только свой личный, но общественный и гражданский долг перед Церковью и государством. И в приходской ведомости священником, принимавшим исповедь, исправно и в обязательном порядке вводилась запись: такой-то был у исповеди, причащался. Ибо в отказе от ежегодного причащения легко можно было усмотреть крамолу, ненадежность и  вольномыслие.

Но мы знаем, да и сами являемся тому свидетелями, к чему такой порядок привел и общество, и государство, и Церковь. Сегодня мы снова говорим о том, что надо чаще причащаться. Встает вопрос: что значит «чаще»? Вернуться к древней апостольской практике? Древние христиане причащались раз в неделю, причем это была норма христианской  жизни: люди собирались на евхаристические собрания и причащались. Потом литургию нормативно стали служить четыре дня в неделю: в воскресный день, в дни воспоминания Христовых страданий − среду и пятницу, и в субботу − день покоя. Так что на каком-то этапе норма причащения составляла четыре дня в неделю. Но именно тогда в рамках церковного разумения и стало понятно, что причащаться четыре раза в неделю для верующих слишком много, и они старались соблюдать норму еженедельного причащения по воскресным дням. Еще в древние времена было установлено апостольское правило, что человек, который три воскресенья подряд не причащался, сам себя как бы отлучал от Церкви. Эту древнюю каноническую норму никто никогда не отменял, хотя в церковной практике на нее мало кто ориентируется, потому чаще всего она и не применяется. Но вот именно тут мы как раз и наблюдаем ту внутреннюю связь причащения с исповедью, о которой часто забывают. Ведь в конечном результате Таинства исповеди не только преподается человеку прощение, разрешение от грехов, их отпущение, но и совершается примирение с Церковью от нее отпавших. По окончании исповеди священник молится о человеке: «Примири и соедини его Святой Твоей Церкви».

Сегодня все чаще ставят вопрос: где найти норму частоты причащения? На мой взгляд, единой «нормы» не может быть − она вырабатывается как следствие взросления человека в Церкви по мере душевной работы над собой, по мере «врастания» человека в церковную жизнь. Общее правило духовной жизни − соизмерение меры с реальными силами и возможностями. Человеку, который только воцерковляется, разумно предложить причащаться хотя бы по разу во время постов − Рождественского, Великого, Петрова, Успенского. Затем в день своего тезоименитства − «День ангела», затем, по возможности, и в двунадесятые праздники. Для тех, кто уже сознательно встал на путь церковной жизни, осознал себя человеком церковным, регулярно бывает на богослужениях, нормой может стать причащение раз в две, раз в три недели. Для людей, которые еще более возросли в своей внутренней причастности церковной жизни, нормой может стать посильное причащение по воскресным дням, а для людей уже в полной мере взрослых, сознательных и ответственных − причащение за каждой литургией, по норме апостольского правила 8-го, применимого к членам клира.

В жизни нашей церковной общины, в нашем Николаевском Патриаршем соборе в Нью-Йорке, как я замечаю, люди так и поступают, причем приходят каждый раз к священнику на исповедь, а кто недавно исповедовался − за разрешением на причастие в порядке согласования своих осознанных внутренних духовных потребностей с внимательным наблюдением священника.

У нас такая возможность духовного окормления людей есть. Воскресную литургию обычно служит архиерей и несколько священников. Бывает, что трое служат и двое исповедуют. Не в каждом храме и не на каждом приходе есть такая возможность. Да и духовенство наше, и прихожане более или менее знают друг друга, ибо живем мы большой церковной семьей. Но потому и нормы внутренней церковной жизни нашего соборного прихода нельзя автоматически накладывать на иные нормы, бытующие в иных местах как в американской, так и в российской глубинке, потому что там чаще всего одному священнику приходится справляться со всем спектром задач, поставленных перед ним Церковью и его епископом.

Одновременно встает и другой вопрос. Для того, чтобы принимать у человека исповедь, чтобы быть духовником, священнику нужны ведь и глубокое знание жизни, и знание глубин души человеческой, нужен и определенный пастырский опыт. Многие священники, особенно молодые, еще не обрели достаточного опыта. Им порой самим непросто идти по жизни, а как пастырям ведь приходится принимать на себя дополнительную нагрузку пастырской ответственности, принимать какие-то решения за своих прихожан. Для них особо нужны нормативы, общие руководственные правила.

И уж совсем рядом здесь стоит смежный вопрос: как проводится и проходит Таинство исповеди. Тут тоже не все и не всегда благополучно, и не только со стороны мирян, нечто недопонимающих, но и со стороны некоторых духовных лиц, которые то ли рьяно проявляют бдительность, как бы «ограждая» Христа от «недостойных мирян», то ли забывают, что они всего лишь свидетели исповеди человека, но никак не врачи душ и телес, неоправданно ставящие себя на место Христа и вместо исповеди предлагающие верующим сессии психоанализа или психотерапии.

Позволю себе сказать и о приходящих на исповедь людях, которые бывают весьма разными и по внутреннему укладу души, и по тем внутренним параметрам и меркам, в рамках которых они воспринимают и жизнь, и свою пред ней ответственность. В современном Православии есть люди, которые по своему душевному укладу понимают церковную жизнь в рамках внешних предписаний закона, обряда или даже в скрупулезных предписаниях, как им иногда кажется, своей собственной совести, как они сами эту совесть субъективно воспринимают. Исполнение этих внешних предписаний для них − главное, а в их неисполнении обнаруживают они состав преступления. Так же скрупулезно, приходя на исповедь, они вычитывают по бумажке малейшие свои грехи, огрехи, прегрешения, недотягивания, оплошности. В таких случаях нередко приходится им напоминать не только о том, что каждую звездочку на небе и каждую песчинку по берегу моря невозможно высчитать, но и о том, что от этого «высчитывания» никак ведь качественно не меняется их жизнь. А ведь в том процессе, который мы называем покаянием, главное − не высчитывание каждой соринки, каждой пылинки, легшей на поверхность души, а изменение подхода к жизни, к ближним, к Богу, переосмысление и изменение собственного образа мышления и образа жизненных действий. Не пылинки, соринки или паутинки отторгают нас от Христа, от общения с Ним и причастности к Нему, а непроницаемость и недоступность нашего сердца и ума, жестокосердие, черствоумие, та самая «внешняя плоть», которую подчас крепостной стеной мы воздвигаем вокруг себя, а затем лишь высчитываем отдельные колья частокола, не разрушая самого того частокола.

Мне представляется, что для мирян, живущих, по определению, в миру, вообще неполезно заниматься той степенью душевной работы, которой занимаются монашествующие со своими духовниками. Миряне к этому не призваны, но при этом их мирская жизнь не является препятствием к вхождению в Царствие Небесное. Потому что откровение помыслов при опытном монашеском духовнике у мирян зачастую переливается в совсем безответственное «копание в грехах», последствием которого является не покаяние и душевное выздоровление, а наоборот, болезненное чувство собственной ущербности, ведущее к душевной болезни. Монашествующие спасаются послушанием своему духовнику, а подавляющее большинство мирян не имеют ни монашествующих духовников, ни опыта монашеской жизни. Приходят они на исповедь к обычным приходским священникам, которые тоже существенного опыта монашеской жизни не имеют. В миру каждое внутреннее движение своего сердца и ума высчитать почти невозможно, да и далеко не каждый мирской священник может с пользой для пасомых таким процессом руководить и потому своим нецеломудренным допрашиванием, доискиванием до мельчайших подробностей греха способен только навредить. Поэтому, считаю, к мирянам вообще нельзя применять те требования, которые монашествующие духовники предлагают своим же монашествующим подопечным. При монашеском постриге человек отсекает собственную волю, добровольно передавая ее своему духовнику, и затем в монашеском подвиге спасается послушанием духовнику. Миряне собственной воли никогда не отсекают, никому не передают, даже в браке. И потому спасаются они, в основном, не послушанием духовнику, а долготерпением, терпеливым ношением забот и скорбей не по одиночке, а в семейной жизни, ибо преимущественное духовное делание мирян в Церкви есть брак и семейная жизнь. А если разваливается брак, если разваливается семейная жизнь, то, чаще всего, потому, что ни муж, ни жена не могут вынести объективных трудностей и тягот совместной жизни.

Согласно статистике, в Америке, из трех браков распадаются и расторгаются два. В России расторгается примерно половина браков. Не являются исключением и церковные, православные браки. Но ведь именно в Церкви есть реальная возможность того, что жизнь в браке может быть переосмыслена, может преобразиться именно потому, что вся семья имеет возможность вместе участвовать в церковной жизни. Супруги имеют возможность осмысленно восходить к духовному преображению совместного бытия как «единой плоти во Христе», вместе приступая к Священной Чаше Жизни.

Русские люди в Нью-Йорке воспитывались, главным образом, далеко не в церковных условиях, а в атеистическом обществе, где проявления церковной жизни жестко подавлялись. Их нельзя так просто взять и ввести в полноценную, полноводную церковную жизнь. Их, «недостаточно воцерковленных», что, из-за этого отлучать от причастия? Нельзя этого делать!

Знаю по опыту: приходит человек на исповедь, у него текут слезы, он еле выговаривает свои грехи. Не от стыда, а настолько его внутреннее сознание укоряет его в грехах, что ему тяжко облечь свои душевные переживания в некие словесные формы, да и не нужно ему далее ничего говорить. Ему нужна милость Божия, а не жертва. И мне как священнику понятно, и могу засвидетельствовать, что человек пришел в полноте своего покаяния; и потому от имени Христа, Которому он приносит свою исповедь (не мне же!), и властью Которого (не моей же собственной!) я «прощаю и разрешаю». Потому и священник, принимающий исповедь, думаю, должен, в первую очередь,  руководствоваться не внешними предписаниями закона. Иногда это даже совершенно противопоказано, потому что случается, что неосторожное и неразумное требование священника может оттолкнуть человека от Церкви на долгие годы и даже навсегда.

Главное врачебное правило – «не навредить». А как часто у нас неопытные священники берут в руки «душевный скальпель» и уродуют души и жизни человеческие неразумным его применением. От такого мирян необходимо оградить. И за этим, видимо, должен следить епископ конкретной епархии, который знает свое духовенство и знает, как и чем живет его паства.

В заключение хотелось бы сказать, что в какой бы окончательной редакции ни увидели мы документ «О подготовке ко Святому Причащению», следует понимать, что именно епископу, получившему в архиерейской хиротонии «право вершить суд», «право править слово Христовой истины», принадлежит и власть толкования общецерковных правил как для своего духовенства, так и для мирян. Каноны ведь написаны епископами для епископов как руководственные правила в деле вершения епископского суда. И только епископ и епископы вместе могут толковать церковные каноны в применении к местной Церкви, к области церковного их служения. У нас же, к сожалению, духовенство и миряне не всегда это понимают, и подчас получается так, что «авторитетными» толкователями канонов, правил церковных и степени их применения становятся сами миряне, причем миряне не обязательно самые воцерковленные и не самые сведующие.

Поэтому, как мне представляется, в конечном итоге нормы применения канонов и церковных правил должны быть установлены на уровне епархии. Ведь невозможно устроить так, чтобы нормы нью-йоркской жизни превалировали в том или ином российском городе или наоборот. Управляющий епархией знает состояние церковного народа своей епархии, и потому сам своему духовенству должен преподавать некие руководственные правила. Вполне вероятно, что в Нью-Йорке нормы церковной жизни в чем-то иные, чем в Москве или Санкт-Петербурге. И потому общинная церковная жизнь в этих городах в чем-то одинакова и соотносима, но ведь в чем-то она и существенно различается. Нью-Йоркскую церковную жизнь я знаю достаточно глубоко, и потому знаю, как людям живется в их повседневной жизни, в жизни нашей церковной общины, в жизни нашего города.

Как священник могу сказать, что с годами я все больше прихожу к внутреннему убеждению, что людям тяжело проходить поприще своего земного пути и нельзя на них накладывать бремена неудобоносимые. Не об этом ли говорил Христос? И потому считаю, что нормы церковной жизни должны применяться разумно и устанавливаться самим епископом в той области, в которой живет управляемая им церковная община.

Подготовила Татьяна Веселкина, Нью-Йорк

15 января 2014

Источник: "Приходы"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):