Мониторинг СМИ

Валерий Панюшкин vs о.Сергий Круглов: Предатель

Разговаривать. Задавать вопросы. Отвечать на вопросы — так решили публицист Валерий Панюшкин и священник Сергий Круглов. Решили и объявили совместную колонку. Валерий будет задавать вопросы, отец Сергий — размышлять над ними — вместе с читателями будут искать ответ. Сегодня речь пойдет о верности и предательстве.

Валерий Панюшкин

Валерий Панюшкин. фото: Валерий Лукьянов

Она сорвалась. Моя любимая подруга Саша. Бывшая наркопотребительница (бывших не бывает) с классическим для наркопотребительницы набором диагнозов от ВИЧ до гепатита С. Пять лет не употребляла наркотиков и вот теперь сорвалась. А я и не знал. Она только что мне сказала.

Это были счастливые годы, пока она не кололась героином. За эти годы она создала лучшую, пожалуй что, в стране организацию людей, живущих с ВИЧ. Работала психологом с перепуганными, только что узнавшими диагноз — убеждала лечиться, а не прыгать из окна.

Работала сиделкой с умирающими от туберкулеза и саркомы Капоши: медсестры не хотели работать с ними, потому что у них СПИД — боялись. Работала с городскими властями и с федеральным правительством, чтобы не закрывали глаза на проблему, а делали же что то, останавливали же эпидемию.

Это были счастливые годы, и мы многого добились вместе. Добились для ВИЧ-положительных лечения, например — которое одно только и может остановить эпидемию, потому что если ВИЧ-положительный человек пьет таблетки, то и сам не помирает, и вирусная нагрузка у него ноль, то есть ВИЧ не распространяется через него. Мы научили государство давать людям таблетки, а людей научили регулярно таблетки принимать. За эти пять лет и во многом нашими стараниями ВИЧ превратился из смертельной болезни в хроническую.

И еще нам было весело. Мы почему-то все время смеялись, выполняя эту работу, которая другим кажется страшной. А мы веселились все время. Наверное от счастья работать вместе, дружить, счастливо подмечать смешное на каждом шагу даже в таком строгом деле, как борьба со смертельной эпидемией.

Пока Саша не сорвалась.

И вот мы стояли вдвоем на мокрой Большой Пушкарской под холодным снегодождем. Я держал Сашу за плечи, пытался сказать что-то разумное: поедем в клинику на детокс, а с завтрашнего дня на группы, я помогу, я буду с тобой… А она кричала в ответ. Нет, не в ответ. Она не слышала меня. Она кричала не столько мне, сколько сквозь меня — в небо, всему миру, камням, дождю. Кричала таким утробным голосом, каким не может кричать человек, а только бес, вселившийся в человека.

Кричала, что я должен дать ей денег, повезти ее на какую-то точку, сейчас, немедленно. Глупо было говорить ей, что героин убьет ее. Она кричала, что хочет умереть. Она обещала мне всё, что угодно: что завтра бросит, что это последний раз. Она предлагала мне себя: прямо вот хоть здесь и сейчас под дождем на тротуаре — и принималась срывать с себя одежду. И силы в ее вырывающихся плечах было столько, сколько не может быть у худенькой девушки.

Тогда я отпустил её. Я понял, что кричавший ее горлом и извивавшийся ее телом героин ли, бес ли — сильнее меня. Я развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Она что-то еще кричала мне вслед. Что я должен… Что она умоляет… Что я же друг… Но я не слушал, шел куда глаза глядят под снегодождем, шел часа два, наверное, в состоянии близком к беспамятству, пока не обнаружил себя мокрым насквозь со стаканом чего-то спиртного в руке, где-то в баре, а бармен склонялся надо мной и говорил:«Не реви, мужик, ты чего ревешь-то как маленький».

Потом я не знал ничего про Сашу года полтора. Считал ее мертвой. Когда я видел ее в последний раз, она кричала что-то про два грамма, а эта доза — по ту сторону смерти. И я считал ее мертвой. И приезжая в Петербург, избегал ходить по Большой Пушкарской: мне казалось, что на месте нашего расставания должна быть воронка, как после взрыва.

А спустя полтора года она позвонила. Она сказала: «Я вернулась» — в смысле в нормальную жизнь. Она сказала, что когда я ушел, оставив ее на улице, сдалась в клинику, потом стала ходить на группу и потом выждала еще год трезвости, прежде чем позвонить мне и сказать «Я вернулась». Она благодарила меня, что не стал играть в наркоманские игры сочувствия и созависимости, что не пытался «причинить добро», что бросил ее в аду, констатировав тем самым, что вокруг нее ад. Она благодарила, а у меня в голове радость от ее воскресения мешалась с угрызениями совести — ведь бросил, бросил.

С тех пор прошло еще года четыре. У Саши всё хорошо. Она восстановила свою организацию, блестящих социальных проектов делает чуть ли не вдвое больше, чем прежде. Родила дочку, у которой анализ на ВИЧ отрицательный. Мы довольно часто встречаемся, смеемся как прежде, радуясь друг другу.

Когда заходит речь о помощи наркопотребителям, иногда даже и на специальных семинарах Саша ставит меня в пример — не «причинял добро», предложил помощь, но не навязывал, констатировал, что подруга в аду, но сам за нею в ад не полез, понимал собственное бессилие и не тщился помогать бессильно. Иногда цитирует самолетную инструкцию по безопасности: «Если путешествуете с ребенком, сначала обеспечьте кислородной маской себя, потом — ребенка». Иногда — кого-то из святых отцов: «Спасись, и вокруг тебя спасутся тысячи».

И всякий раз, когда она так говорит, я вспоминаю тот вечер с угрызением: бросил же, предал… Как же я мог бросить ее под холодным дождем и уйти, не оглядываясь?

Священник Сергий Круглов

Священник Сергий Круглов

Читаю рассказанное вами, Валерий, а где-то внутри, боковым слухом, слышу, как чей-то голос речитативом выводит: «Сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Это так в Церкви на ектении дьякон говорит, а хор отвечает: «Тебе, Господи»…

«Христу Богу предадим…» А сами что? Делать что-то в этом мире и в этой жизни мы должны, мы к этому призваны, и своей совестью, и заповедями Божьими. Обязанностей у нас много, и жизнь не дает расслабиться, да и высокое звание «чад Божьих» — не поэтический троп, а констатация факта: как говорят святые отцы, мы — соработники Богу.

И то, чему Он учит нас и чего ждет от нас — дела любви — не игрушки, а вещи серьезные, от которых зависит жизнь наша, наших близких, всего мира. Так что, в каком-то хорошем и великом смысле, человек и впрямь звучит гордо, человеку дано многое.

Но человек не всесилен. Бывают ситуации, когда в бессилии он отдает всё Богу в руки, специально того не желая, просто потому, что «так вышло». Как произошло и с вами, Валерий… И искренняя горечь, с которой вы называете свое поведение в этой ситуации «предательством», говорит о том, что сделали вы это не нарочно (упаси Господи такое поведение в отношении к людям, погибающим от греха — «клин клином вышибают» — сделать правилом, идеологией, нарочитой программой жизни)…

К таким ситуациям заранее не подготовишься, жизнь сокрушает нас неожиданно, и мы можем только в растерянности и ужасе, собирая в кулак остатки сознания, наблюдать великое: действие спасительного промысла Божия, совершающего добро, порой с первого взгляда непонятное и неохватное умом, из зла, которое как раз всегда зримо, понятно и выглядит ну очень всесильным и неотвратимым.

Вот, помните, Петр: вынул меч, ринулся, чтоб защитить Христа, но из порыва вышел пшик, а дальше — и хлеще: сам того не желая, трижды предал Учителя. Впоследствии Петр стал апостолом, и стяжал Духа, и радостно нес миру великую весть о Воскресении — но до конца дней помнил и оплакивал свое предательство…

В вашей истории все вышло хорошо, и Саша считает, что в том есть ваша заслуга, и в чем-то она права — но правы и вы: тошная горечь от сознания собственной немощи сводит скулы и заставляет помалкивать, по крайней мере, не дает похвастаться. В ходе этой истории вы лучше узнали и Бога, и Его недоведомый благой промысл, и себя самого — но гордиться вам в ней нечем, и это правильно. В православном народе про это говорят проще: «Господь смирил».

Да, Господь всегда с нами рядом, и Его явное присутствие, как радостное невероятное чудо, животворит нас, укрепляет нашу веру и надежду-несмотря-ни-на-что. Но и наши слезы о том, что мы все еще в рабстве у греха и немощи, что мы все понимаем, да порой сделать мало что можем — непритворны. Помните «Расторжение брака» Льюиса? Я часто твержу, как заклинание, одну из последних строк этой книги: «Утро! — плакал я. — Утро застало меня, а я только призрак!»

30 ноября 2012

Источник: "Православие и мир"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):