Мониторинг СМИ

Христос воскресе в русской литературе

В начале Пасхальной недели с моей стороны было бы просто грех не поговорить о «христианском сюжете» в русской литературе. Тем более что тема эта по-настоящему сложна и интересна.

Но прежде несколько злых замечаний, простите!

Когда я слышу гневные выступления современных антиклерикалистов против преподавания «основ религиозной культуры» в школе, я плохо понимаю, о чем идет речь. Если о формальном преподавании Закона Божьего, то это, разумеется, абсурд. Так мы докатимся до вопросов на ЕГЭ: «Учеников Христа было… Ответ А: 12; Ответ Б: 1; ответ В: у Христа совсем не было учеников». Или: «Христос родился… Ответ А: в Вифлееме; Ответ Б: Назарете; Ответ В: Саратове».

Но современный школьный учитель-гуманитарий, который не может объяснить детям, что такое Пасха, в чем ее смысл, откуда возникло это название, почему Пасха традиционно является главным христианским праздником в России, хотя в Европе и Америке таковым праздником определенно оказалось Рождество, - такой учитель, на мой взгляд, прежде всего несовременен, отстал от жизни и нуждается в курсах повышения квалификации.

В страшном сне можно представить себе учителя-словесника, который на уроке в школе будет всерьез обличать «душепагубное еретичество» Льва Толстого и говорить, что тот «в гордыне своей дерзнул написать собственное Евангелие». И не потому, что это неправда, а потому, что это такая полуправда, для объяснения которой не хватит всех часов на преподавание словесности.

Но современный, «продвинутый» школьный учитель, мне кажется, все-таки должен иметь в голове «основы» не только религиозной, но и церковной культуры, чтобы, например, на вопрос чада «почему мы красим яйца» не сказать с глубокомысленным лицом «так принято» и дальше молчать как рыба.

Что же касается преподавания русской литературы, то было бы вовсе не грех сильно поменять в ней акценты с социального на духовный аспект, не отменяя, конечно, и социального. Например, в «Записках из мертвого дома» Достоевского главное же не в том, что писатель за что-то «сидел», а в том «ужасе принудительного общения с людьми», который он там испытал и который гораздо понятнее современному подростку с его индивидуализмом, чем «дело Петрашевского». И отсюда уже можно вести речь о том, что такое свобода, ужас свободы, что из всего этого ужаснее.

Я не против, чтобы в школе продолжали изучать «Палату № 6» Чехова, эту поучительную историю о том, что русский интеллигент больше любит думать о себе под водку и огурец, чем что-то делать, отказываясь от водки с огурцом: доктор Рагин ведь спивается, если кто не заметил. Но, по-моему, было бы ошибкой не посвятить один урок рассказу «Студент», да хотя бы просто прочитать вслух то место, где писатель своими словами рассказывает историю тройного отречения Петра: как он грелся у костра, и как не хотелось ему, бедному, идти в холод за своим Учителем на крестную муку, и как он горько плакал потом о своей несчастной и такой понятной измене. Потому что эти слова «томов премногих» богословских тяжелей.

Я бы, как ни странно, вернул в нашу школьную программу «Мать» Горького, потому что как только мы ее выбросили, так тут же в России и появились новые Павлы Власовы в лице прилепинского Саньки. Но я бы объяснил, что это не тот Павел, который взрывал храм Христа Спасителя, а тот, который принес домой картину «Христос на пути в Эммаус», чем несказанно удивил свою глубоко верующую мать. Что друга Павла Андрея Горький назвал так неспроста, как, впрочем, и самого Павла, потому что так же звали апостолов.

Я понимаю, что все эти мои слова не имеют никакого смысла в виду той чудовищной бюрократической системы школьного преподавания, которая навязана нашим учителям чудовищно раздутым чиновничьим аппаратом. Но почему не помечтать в праздники?

Хотим мы того или нет, но в ближайшее время диалог церковной и светской культур в России будет становится все более конфликтным, и причина не в плохих и хороших людях с той и с другой стороны, а в том, что этот конфликтный диалог, созревший к началу ХХ века, был заморожен на время советской власти, а теперь его разморозили, и это «болит», как больной орган после амнезии.

Но, возможно, именно русская литература могла бы сыграть в этом размороженном конфликте «утоляющую» роль...

Потому что если конфликт будет решаться на уровне «спора» Pussy Riot и Всеволода Чаплина, тогда, дорогие мои братья во Христе, нам придут кранты.

Не надо возвращать Толстого в «лоно православной церкви». Надо просто перечитать его поздние рассказы «Алеша Горшок» и «Корней Васильев», где присутствие Христа настолько явственно, что автору даже нет смысла называть его по имени. Давайте обратим внимание, что не только «Лето Господне» И.С. Шмелева, которое есть в каждом церковном книжном магазине, но и московская часть «Войны и мира» написана «в системе» православных праздников, о чем убедительно написал Андрей Балдин в замечательной книге «Московские праздные дни».

Тургенев в светском разговоре мог пренебрежительно отозваться о Евангелии, как о плохо написанной книге, но он же написал «Живые мощи» - рассказ о высочайшем примере народного религиозного аскетизма и отсутствия страха смерти, от которого, кажется, только один шаг до «Последнего срока» Распутина, но это шаг длиной в целый век, за который, как оказалось, в народе вовсе не выветрился дух христианства.

Павел Басинский

16 апреля

Источник: "Российская газета"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):