Не секрет, что советские демонстрации 30-х годов в Москве являли собой грандиозное зрелище, беспримерное по своей массовости, оформлению и накалу эмоций. Однако гражданам, с энтузиазмом проходившим по Красной площади, было невдомек, что шествия не только замещают собой религиознее праздники, но и является важной составляющей психологического воздействия на массы, то есть на них самих.
Уже с первых послеоктябрьских лет революционные праздники стали одним из наиболее мощных средств агитации. Передача информации в советском государстве была представлена не на лучшем уровне. В стране на тот момент только около половины населения могло следить за политической жизнью. Во многих деревнях и селах не было даже радио. Поэтому на тот момент, одним из главнейших средств передачи идеологических установок в массы являлись демонстрации. В небольших населенных пунктах они проходили не столь торжественно, как в крупных городах, но гражданам был дан повод отдохнуть и развлечься, а заодно и вспомнить за кого выпить, и чей портрет вынести на улицу. Вместе с тем, в 30-е годы в Москве демонстрации являли собой не только праздничное шествие, постепенно они превратились в некое священнодействие. При этом само демонстрационное движение, по оформлению и организации во многом перенимало форму крестных ходов.
Действительно, как ни парадоксально звучит, но советские демонстрации многое взяли из практики ведения крестных ходов. Некоторые исследователи даже утверждают, что демонстрации 30-х – ничто иное, как продолжение крестного хода, по форме, но, с иным идеологическим наполнением.
Существует масса фактов, подтверждающих, что связь демонстрации с крестным ходом осознавалась. Вот один из них, когда уже в советское время в одной из российских деревень проводили первомайскую демонстрацию, проезжавшие мимо крестьяне, видя идущих в колонну людей с разноцветными знаменами и портретами Ленина, Калинина и Луначарского, снимали шапки и крестились.
В то время, когда во главе процессии крестного хода находилось духовенство, представители которого несли крест, иконы и хоругви, затем следовали миряне, принимавшие участие в процессии, - демонстрации возглавляли «герои» и «знатные люди», ударники, во флагманы выбирали наиболее достойных.
Еще одна особенность крестного хода заключалась в том, что обычно он делал несколько остановок в процессе движения. Чаще всего около мест, обладающих символическим значением. Во время таких остановок совершались службы (ектинии, литии, молебны), иногда священник произносил проповеди. В демонстрациях во время шествия к месту-цели – Красной площади – останавливались из-за заторов. В такие моменты и устраивались агитмитинги, параллельно народ развлекали песнями и плясками. Изначально остановки не были запланированы, но постепенно они принимали преднамеренный характер.
Есть еще одно сходство: во время крестного хода крест, иконы и хоругви несли впереди процессии. В демонстрациях знамена и самые большие и значительные по величине портреты выносились во главу колонны.
Одной из наиболее характерной трактовкой крестного хода было представление о христовом воинстве, которое «воинствует с плотью, миром и дьяволом под знаменем креста». Демонстрации, как правило, начинались после парада (олицетворения военных сил страны), как закономерное продолжение. Шло представление людских ресурсов, которые в любой момент пополнят армию страны. О многом говорит и фразеологизм «армия трудящихся».
Как создавалась же «армия трудящихся»? Ведь изначально, измученные бытовыми проблемами, граждане не особенно стремились попасть на демонстрацию. Многие из тех, которые приходили на Красную площадь, без особого энтузиазма вышагивали в колонне, думая о том, как поскорее вернуться домой.
И вдруг к середине 30- годов уровень пропагандистской действенности демонстраций достиг таких высот, что возникла возможность манипулировать массовым сознанием. Грубо говоря, у манипуляторов появился благодарный материал.
Чтобы было понятно, о чем речь, нужно вспомнить, что по определению манипуляция – скрытое воздействие. Успех ее гарантирован, когда манипулируемый верит, что все происходящее естественно и неизбежно. Короче говоря, для манипуляции требуется фальшивая действительность, в которой ее присутствие не будет ощущаться.
Понятно, что здесь без мастерства и знаний не обойтись. Манипулировать удобнее всего толпой. Как известно, толпу убеждают не рациональными доводами, а эмоциями…
Итак, к середине 30-х годов организаторы (в одной только Москве над оформлением работали 1500 художников, архитекторов и театральных работников) добиваются поставленной задачи: привлекают к демонстрациям огромное количество народа. К тому моменту выработались методы, основанные на знании человеческой психологии. Огромное внимание уделялось предварительной «подготовке» масс.
Демонстранты должны были прийти на Красную площадь сытые и довольные. В связи с этим за день до праздников магазины заполняли провизией. Прилавки радовали изобилием. А перед этим, для пущего эффекта, за несколько недель дешевая, наиболее раскупаемая продукция придерживалась. Характерен эпизод, описываемый в дневнике служащего 16 апреля 1936 года (за две недели до первомайской демонстрации). «Прошел весь район – нигде нет папирос за 35 копеек, исчезли, оказывается. Зашел к одному знакомому торговцу, он мне сообщил, что у него стоит громадный ящик этих папирос, но не только их запрещено до 1 Мая нового cтиля продавать, но даже и откупоривать ящики, в которых они запакованы. Это очередная гнусная большевистская подлость. Например, к Св. Пасхе все молочное и яйца исчезли из продажи, даже деревенских притесняли на рынках эти продукты продавать, в особенности яйца, творог, сметану. Ну времена!».
А ночью в преддверии парада и демонстрации по улицам столицы шли пролетарские полки, готовящиеся к параду, грохотали танки и гаубицы, проходили кавалерийские эскадроны. На рассвете появлялись самолеты и кружились над Москвой. Все эти грандиозные приготовления приводили массы в соответственное настроение.
Деньги на проведение демонстрации выделялись в нужном количестве, так что фантазия оформителей представала во всем блеске. Например, на платформе, которая медленно проезжала мимо мавзолея, был размещен гигантский патефон: «Огромная крышка приподнята, большущая иголка заправлена в колоссальную мембрану, а на «пластинке» весело танцуют «гопак» юноши и девушки».
Известный танцор Игорь Моисеев в конце 30-х годов занимался постановкой физкультурных парадов. Довелось ему, в частности, на одном из парадов организовывать представление «Динамо», который был футбольным клубом НКВД. Как вспоминал Моисеев, разговор с ним повели в форме вежливой угрозы - «Дорогой товарищ Моисеев, если вам понадобится сто помощников, если попросите сто тысяч рублей, вы их получите. Но отказывать нашей организации... Сами понимаете». В итоге, в распоряжении Моисеева поступило около 3 тыс. спортсменов. Ему предоставили машину и личного секретаря, который ходил за ним по пятам и каждое распоряжение немедленно записывал. Надо было, ему 2 тыс. пар спортивных туфель. Через десять минут после распоряжения докладывалось: «Товарищ Моисеев, две тысячи пар спортивных туфель заказаны». Все происходило как по мановению волшебной палочки.
Особое место в организации заняли зрительные и музыкальные образы. Учитывалось и то, как велико воздействие музыки на человека (обычно в совокупности со словом, пластикой движений и зрительными образами). Но не менее важной, чем звук, частью акусферы является тишина. Вернее, на мышление, сознание и подсознание человека действует именно чередование звука и тишины – со своим ритмом. Именно с таким чередованием было связано начало демонстраций на Красной площади. Шествие всегда начиналось сразу за парадом. После грохота и гула техники, наступало минутное затишье. Потом неожиданно «над притихшей площадью» раздавалась дробь барабанов, и с песней на площадь входили головные колонны.
Появление на трибуне мавзолея вождя и соратников было связано именно с таким акустическим чередованием. Прибытию Сталина всегда предшествовала напряженная тишина. Войска замирали в «полной неподвижности». Затем на левом крыле мавзолея появлялся Сталин в окружении товарищей, и все трибуны Красной площади взрывались громом аплодисментов.
Организаторы в меру сил своих создавали «соответственный эмоциональный фон», который, как известно, возникает только после создания фальшивой действительности. И здесь все было очевидно: оформление строилось на завышенных производственных показателях, демонстрации изобилия, счастливой колхозной жизни. Главной была установка на веселье, радость, веру в «светлое будущее». Эмоциональный фон демонстраций усиливался и появлением на Красной площади главных героев советских мифов, и самого вождя.
Для абсолютного большинства сограждан, которые никогда не сталкивались со Сталиным лично, лицезрея его лишь на трибуне мавзолея в дни праздненств, на бесчисленных портретах и в скульптурах, на страницах газет, он превратился, в конце концов, в живое божество, наделенное абсолютными качествами: всезнанием и всемогуществом. И отношение к нему со стороны людей не могло строиться на чем-либо ином, кроме слепой веры и поклонения.
Присущие демонстрациям церемониал и аранжировка призваны были показать величие живого бога и окружавших его героев, укрепить веру в их мудрость и всесилие. Вождь недосягаем и в то же время он – родной и свой. («У него нет особых требований или привычек, - писал Алексей Толстой, - Курит тот же табак, что мы с вами».). Таким образом, демонстрации превращались в своеобразные гражданские литургии. Библию заменяли работы Сталина, Ленина, Маркса, Энгельса. Демонстранты несли в руках сотни экземпляров сталинской книги «Вопросы ленинизма», темнокрасные томики ленинских произведений, труды Маркса и Энгельса. Школьники поднимали высоко над головой новые учебники…
На демонстрации был важен сам факт присутствия Сталина. Вождь появлялся на трибуне мавзолея (которая возвышалась над проходящими колоннами) с начала парада и уходил, после того, как пройдет последний оркестр. Он «вместе со всеми» весело смеялся, глядя на карнавальные, яркие маски, «широким жестом» приветствовал народ, в нужный момент аплодировал. Когда во время октябрьской демонстрации 1935 года Ленина Варшавская, девочка из московской кунцевской школы была приглашена на трибуну, то услышала фразу Сталина обращенную ко всем присутствующим на трибуне в момент прохождения духового оркестра: «Здесь надо поаплодировать».
Во время демонстрации было достаточно сложно присматриваться к физическому облику вождя. Он был наполовину скрыт гранитной надстройкой, мешали и восторженные эмоции, которые вызывал созданный пропагандой образ. А обилие огромных (Первомайская демонстрация 1937 года поразила воображение современников гигантским портретом Сталина, размером в 314 квадратных метров, его подняли на аэростате на высоту 450 метров, и вождя было видно со всех точек Москвы) и не очень портретов вождя вызывали ощущение его физического превосходства: советские люди удивились бы, узнав, что в реальной жизни Сталин ростом мал, ряб, сухорук и коротконог.
Однако образ вождя, по-видимому, нуждался в подкреплении, так как входил в противоречие с реалиями жизни. Для этой цели был удобен образ «врага». Он и оперировал к первичным чувствам масс – желание найти «козла отпущения» за жизненную неустроенность, и объяснял «неудачи» непогрешимого вождя. В данном случае, срабатывал еще один принцип манипуляции: использование внутригрупповых и внегрупповых установок. Люди делятся на своих и чужих. Демонстрации 30-х годов и оформлялись согласно этому принципу (черное-белое – герои-враги).
Утверждалось, что если гражданин пришел на демонстрацию, то он выражал тем самым свою поддержку и любовь советской власти, партии, вождю. Остальным – врагам, на демонстрации делать было нечего. Понятно, что в массе своей, демонстрант не догадывался о манипулятивных действиях организации шествия и оформления, он от души клеймил врагов страны, славил собственные достижения, мудрые указания вождя и партии. При этом не ощущал себя человеком толпы, он был – в коллективе, достойный гражданин СССР. Стройные колонны вызывали у него чувство общности и сплоченности. |
