Мониторинг СМИ

Блажен, кто с Ксенией

На сцене Александринки поставили пьесу о знаменитой святой

Рассказы, предания и житие Ксении Петербургской давно стали такой же неотъемлемой частью петербургского мифа, как Медный всадник.

Мистическая, "неудобная" история святой, которая в 26 лет, потеряв любимого мужа, раздала все имущество и, переодевшись в его камзол и брюки, стала Христа ради юродивой Петербургской стороны, казалось, создана для того, чтобы воплотиться в художественной форме. Но с тех пор, как ее причислили к лику святых, эта мысль, кажется, никому не приходила в голову.

До тех пор пока тольяттинец Вадим Ливанов не прикоснулся к святая святых петербургской истории, написав об этом пьесу, а страстно влюбленный в петербургский миф москвич Валерий Фокин не поставил ее на сцене Александринки. Работа длилась полтора года: Фокин жестко отбирал лишь самое необходимое. В итоге театр создал свою сценическую версию, которая представляет собой одновременно жанр плача, лирической баллады, народного эпоса, социальной трагедии и церковной литии - поминальной службы об усопших.

Нечего и говорить, насколько важно было воплотить знаменитое житие Ксении именно в ее городе, где задолго до канонизации она стала любимейшей святой, творящей чудеса и после смерти. В день премьеры, как и во все иные дни и годы, на Смоленском кладбище у ее могилы - сотни и сотни людей. Сквозь века бьет свет этой беспримерной любви: отринувшая свое "я", вместе с мужниным костюмом Ксения стала носить и его имя, молиться ночи напролет, стоя на вымерзших балтийских полях босыми ногами и оплакивать перед Богом даже тех, кто, с человеческой точки зрения, не стоит ни единой слезы.

Александр Боровский сделал для спектакля монументальную сценографию - он открыл сцену во всю ширь, подчеркнув ее архитектурное совершенство лишь тройной соборной аркой с колокольней посередине. Эта арка, отделяясь от рабочей кирпичной стены, создает время от времени мерцающий, полный теней мистический зазор между миром этим и иным, между пространством истории и пространством мифа, между здешним и вечным. А впереди, разделяя сцену и зал, дрожит вода, точно в канале.

Ксения - хрупкий подросток вне пола и возраста - падает замертво под похоронный звон, а когда встает, то это уже не она, а муж ее Андрей Федорович. Хрупкое тельце в мужском камзоле поверх длинной рубахи, выцветший платочек на шее (костюмы Оксаны Ярмольник), огромные страдальческие глаза смотрят так, точно сшивают землю и небо, обручают человека Христу. Ксению играет молодая актриса Александринки Янина Лакоба. Играет так, что ее не только хочется сравнить с Инной Чуриковой, сыгравшей христианскую святую Жанну д Арк, но и заявить о рождении новой неповторимой актерской личности. Она идет по тонкой и опасной грани: начиная как кликуша (потом эту истерию блестяще подхватит Светлана Смирнова - Марфуша, и произойдет театральное доказательство всей разницы между кликушеством и юродством во Христе), она быстро взвивает к тому жанру народного плача, в котором существуют предания о Ксении. Она буквально воссоздает тип и смысл русского юродства, которое обращено в самое сердце человека: "Полюби меня сирого, убогого!". Ливанов и Фокин не боятся самых острых, неканонических поворотов этого сюжета. В одной из сцен Ксения обнимает любовницу своего мужа (Катя - Александра Большакова), и ей, рыдающей, говорит о своей любви. Страдание и любовь идут рядом, поддерживая друг друга, и льется из питерского неба прямо на сцену дождь, и вместе с ним тихо падает снег, оплакивая и успокаивая одновременно.

Кульминацией спектакля становится очередь 1939 года у Крестовской тюрьмы. Ксения - Янина Лакоба на авансцене молится обо всех этих людях, стоящих в глубине у кирпичной стены, виновных или невиновных в торжестве тирана, а потом оплакивает их скорую блокадную участь.

Фокин разворачивает историю Ксении во все стороны ее мифа: лирически - прямо касаясь сердца, социально - обращая опасные, пушкинские вопросы к нашей общественной совести, эпически - наполняя сцену персонажами XVIII века и дня сегодняшнего, насквозь прошивая историю страны и ее самосознания. Во времена сусальной всеобщей "православизации" он рискует создать на сцене ситуацию трудного, интимного, болезненного диалога между святой и ее народом - о жертве и ответственности, о Христе и церкви, о подлинном и мнимом, наконец - о той любви, которую своим подвигом обновила в нашей истории Ксения.

Кажется, что Валерий Фокин впервые нашел идеальный баланс между своим давним интересом к анормальным, пограничным состояниям человека и эпически мощным материалом, который помог представить этот интерес в предельно выразительной форме. Существует знаменитая мысль Белинского о том, что в театре толпа становится народом. Сегодня она редко находит себе подтверждение. 28 февраля в Александринке я о ней благодарно вспомнила.

Алена Карась

3 марта 2009

Источник: "Российская газета"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):