Мониторинг СМИ

Две беседы о молитве

Из книги митрополита Антония Сурожского «Не могу, Господи, жить без Тебя!»

Фото: pravmir.ru

19 июня — день рождения митрополита Сурожского Антония (Блума, 1914–2003). К этой дате мы публикуем два текста владыки о молитве, которые вошли в только что вышедшую книгу «Не могу, Господи, жить без Тебя!», подготовленную фондом «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» и издательством «Никея». Книга содержит как уже известные, так и впервые публикующиеся на русском языке беседы владыки Антония. К последним относятся и предлагаемые тексты.

В августе 2023 года исполняется 20 лет со дня блаженной кончины митрополита Антония, а в июне 2024-го – 110 лет со дня его рождения. Это время между двумя юбилеями должно быть насыщено воспоминаниями о владыке, поэтому Фонд объявляет его Годом митрополита Антония. Ключевыми мероприятиями года станут конференция, семинары, круглые столы, запланирован выпуск новых изданий текстов митрополита Антония, в том числе ранее не опубликованных, выход несколько циклов радиопередач.

Молитва: в чем ее ценность? [1]

В какой-то степени говорить о ценности молитвы людям, имеющим молитвенный опыт, столь же бессмысленно, как и рассказывать о нем тем, кто такого опыта не имеет. Для новоначального молитва — как дыхание, как жизнь, как любовь, как все сущее, все, что для него важно. С этой точки зрения она выходит за рамки понятия ценности.

Например, мне вспоминается старинная легенда, в которой рассказывается, как один человек был изгнан из своего царства и бродил по свету вместе со своей женой. Изгнали его из-за наложенного на него проклятия, и он решил, что если расстанется с супругой, то сможет избавить от проклятия хотя бы ее. Пока она спала, он ушел. И вот она целыми днями бродит по лесам и долам и взывает к нему: «Где ты? Где ты? Я не могу без тебя жить. Почему ты скрылся от меня? Отчего ты так жесток? Приди же!»

Не так ли начинается всякая сердечная молитва, не это ли переживают те из нас, кто однажды коснулся края одежды, а потом утратил ощущение божественного присутствия? «Где Ты, Господи? Отчего Ты так жестоко скрылся от меня? Я не могу без Тебя жить!» Применимо ли вообще к этому воплю слово «ценность»? Это ведь не то, что можно выбрать или не выбрать, либо выбрать лишь из-за присущей ему ценности, которой не обладают другие вещи. Это вопль всего нашего существа: «Господи, я не могу жить, когда Ты удаляешься от меня!»

Бывают чудесные моменты, когда Господь приближается к нам настолько, что мы забываем о земле и о небе. Есть такая японская пословица: то, что наполняет душу до краев, не дает следить за временем. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего — только то, что переполняет душу. Что мы ощущаем в такие моменты, как не единение, безмятежность, упоение, бесконечный мир и покой? Ничего другого нам не нужно. Царство Божие уже явилось в силе. Все уже сбылось. Все уже состоялось. Вечность для нас уже не другой мир, не стремление к ней, но ни больше ни меньше как настоящее, наша нынешняя жизнь.

Бывают моменты страданий, когда нас терзает физическая боль или душевная тревога. А бывают моменты, когда мы способны потерпеть и произнести: «Господи, дай мне разделить с Тобой ужас Гефсиманского сада, Твою крестную муку, позор бичевания, предательство Иуды — того, кто назывался Твоим ближайшим другом и предал Тебя, отречение Петра — еще одного Твоего друга, который почел за лучшее не знать Тебя, чтобы не подвергаться опасности. Позволь мне разделить с Тобой все это». Тогда наша молитва изливается из глубины души в единении со Христом, и Христом распятым. В такие моменты мы душой и телом способны понять загадочные слова апостола Павла: «Восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых» (Кол. 1:24).

Но бывают такие моменты, когда на первый план выходит наша человеческая слабость, когда подводит выдержка, сдает мужество, колеблется вера, а мы обращаемся к Богу со словами: «Доколе, Господи, доколе?»

В нашем мире таких ситуаций очень мало, они возникают редко. Но есть страны, которые так страдают под гнетом физической и душевной боли, что «Доколе, Господи, доколе?» там, наверное, восклицают миллионы людей.

Во время всех этих испытаний, которые я упомянул, слова рождаются не из каких-либо религиозных убеждений и не представляют собой мировоззрение, выраженное в молитве, — они изливаются из души подобно тому, как кровь вытекает из раны, как ликующая радость потоком извергается из сердца.

Бывают моменты, когда мы сталкиваемся с болью и терзаниями других людей и заступаемся за них перед Богом, обращаясь к Нему с молитвенным ходатайством. Но заступиться за другого человека не означает просто стать пред Богом и воззвать к Нему с благодарностью и с просьбой протянуть Свою руку, чтобы поддержать немощного и слабого, облегчить боль, дать надежду — хотя бы отблеск надежды. Заступиться за кого-то — значит обратиться к Богу так, как обратился к Нему пророк в шестой главе Книги Исаии: «И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать?» И в ответ пророк сказал: «Вот я, пошли меня» (Ис. 6: 8). В этот момент мы принимаем на себя ответственность за все происходящее.

Однажды при мне группа студентов задала великому американскому антропологу Маргарет Мид вопрос о том, что можно сделать, столкнувшись с насилием. Достаточно ли в этом случае слов? Надо ли создать политическое или общественное движение?

Со свойственной ей восхитительной прямотой она ответила: «Прежде чем делать что-либо из этого, встаньте между жертвой и человеком, который собирается нанести удар». Вот это настоящее заступничество — готовность встать между двумя противоборствующими сторонами, между молотом и наковальней. Это настоящее заступничество, тот момент, когда молитва и жизнь соединяются. В отсутствие жизни, которая демонстрирует истину, молитва оказывается ложью, высшим проявлением лицемерия применительно к Богу и применительно к человеку.

Молитва и жизнь соединяются в нашем поиске Бога, стремлении к Нему, воззвании к Нему в Его отсутствие, соединяются в тот момент, когда вся наша жизнь превращается в одну сплошную муку или всепоглощающую радость. Жизнь становится настоящей, когда наша молитва исполняется сопереживания, сопричастности нуждам других людей.

Можно ли в таком случае говорить о том, что молитва обладает ценностью? Конечно, она ею обладает. Эта ценность — возможность в полной мере быть самим собой, не только по отношению к Богу, но и по отношению к ближнему. По отношению к ситуации в обществе, по отношению к судьбам всего мира. Или иногда попросту к судьбе другого человека — и это ничуть не менее значимо, ведь вы в этот момент, возможно, приоткрываете для него дверь Царства Божьего.

***

Ценность молитвы состоит и в том, что она представляет собой очень серьезное испытание наших желаний и нашей воли. В начале своей небольшой брошюры о молитве американский писатель Теодор Уэдделл пишет, что если мы не сводим молитву к произнесению слов, если мы включаем в нее все свои сердечные порывы, устремления всего своего существа, все свои мысли, всю свою волю, то возникает два вида молитвы, и важно иметь мужество и честность, чтобы отличить один от другого.

Есть молитва, которая могла бы принадлежать Господу Иисусу Христу, — молитва истины, молитва духа. А есть молитва, которая никак не может исходить от Господа, которую Он счел бы богохульством, поскольку она сокрушает стены небесного града Иерусалима, разрушая и в нас, и вокруг нас целостность Царства Божьего.

Как часто мы читаем молитвы, которые звучат набожно. Мы произносим слова, которые Бог может слышать без отвращения, без стыда за нас. Но в то же время из нас рвется другой вопль, который не восходит к Богу, — это вопль об удовлетворении чего-то иного: хотений нашей плоти, обид наших сердец, владеющей нашими помыслами горькой жажды мести, стремления к праздности, желания, чтобы Бог сделал за нас то, что мы должны сделать для Него. Вот подлинные молитвы, которым Господь может внимать с ужасом и болью, потому что они отрицают и лишают смысла Его вочеловечение, Его жизнь и Его смерть.

Как часто мы произносим набожные слова, но при этом не желаем воплощать их в жизнь. «Но раз так, — пишет Теодор Уэдделл, — то неужели мы не понимаем, что наша подлинная молитва, которая является выражением желаний нашего тела и души, обращена к тому, кто готов удовлетворить эти желания, — не ко Христу, но к врагу рода человеческого?»

В таком случае молитва становится не просто излиянием души перед Богом, но строгим критерием. С ее помощью можно определить, отдана ли душа Богу или врагу, стоим ли мы на стороне Бога или в лучшем случае пока нет.

Тогда молитва превращается в мельничный жернов, который перемалывает в нас все, что чуждо Богу, — все без исключения. В таком случае, как написал в XIX веке один богослов, молитва становится кинжалом, который мы добровольно вонзаем себе в сердце. Лучше умереть, чем стать предателем.

Вот несколько мыслей, которые я хотел до вас донести.

А теперь давайте помолчим немного перед лицом Господа, а после спросим себя: «Где я нахожусь во время молитвы? Перед Богом или перед врагом? Перед истиной жизни или перед смертью?»

Белый камень с именем для Бога[2]

В XIX веке один писатель сказал: «Молитва — это прошение о том, что никогда не случается, адресованное тому, кто никогда не отвечает». Если ставить перед собой цель получить просимое сразу и в том виде, как нам хочется, то это определение очень часто оказывается верным. И в своем стремлении ощутить близость, присутствие Бога мы вполне можем обнаружить, что Он безмолвствует.

Но молитва начинается в тот самый момент, когда мы обращаемся к Богу и приносим Ему не столько свои нужды, сколько жажду своего сердца, всего своего существа, когда мы проживаем свою жизнь с воплем: «Где Ты, мой возлюбленный и мой господин? Где Ты, отчего Ты скрыл от меня Свой лик? Я не могу без Тебя жить!»

Молитва начинается в момент просветления, в момент глубины, когда мы внезапно обнаруживаем — либо в юном возрасте, когда наш ум еще чист, а сердце светло, либо позднее, когда мы уже умудрены опытом, потрепаны жизнью и утомлены, — мы обнаруживаем, что в самой сердцевине нашего существа есть глубина, священное пространство, которое ничто из собранного на земле, ничто из полученного от тварного мира не может ни заполнить, ни насытить, ни реализовать его предназначение.

Молитва начинается тогда, когда мы внезапно обнаруживаем то, что архиепископ Кентерберийский Майкл Рамсей однажды назвал «пустотой в форме Бога в глубине нашей души», или, если вспомнить Книгу Откровения, когда мы осознаем, что в самом центре нашего естества существует место, куда есть доступ только Богу, священное пространство, которое принадлежит Богу и нам. И отношения с Богом — уникальные, неповторимые, открывающие нам вечность и бесконечность, ибо ничто конечное или временное не может наполнить нас до краев и дать нам ощущение завершенности.

Молитва начинается в тот момент, когда мы обнаруживаем голод, который нельзя утолить ничем из того, что может дать земля, и, обращаясь к Тому, Кого мы подчас еще не знаем, мы восклицаем и стонем: «Где Ты? Почему Ты скрылся от меня? Не оставляй меня навеки!» Эти слова взяты не из священных книг, это вопль оставленной мужем женщины в одной из самых прекрасных человеческих легенд[3].

В этот момент наша молитва уже обретает форму. У нас есть слова, с помощью которых мы можем обратиться к Тому, Кого еще никак не можем назвать. Это уже не голод нашей души, не боль пустоты и не тоска одиночества. Это возлюбленный, без которого невозможно жить. Теперь мы можем обращаться к Нему на «Ты» — Он единственный, Кого мы можем так называть.

И когда мы обнаруживаем, что Он единственный отвечает на этот вопль нашей души — Он, такой знакомый, нежный и неповторимый, — молитва становится внятной и возможной. Возможной как достижение, возможной как установление живых отношений, когда, обращаясь к Нему, мы говорим: «Как мне Тебя называть?»

Не это ли происходит в отношениях между людьми, когда мы выделяем из толпы одного человека, который становится нашим возлюбленным? Этот человек преображает для нас все отношения, потому что с того момента, как мы обнаруживаем свою любовь, мы перестаем быть окруженными мужчинами и женщинами. Есть он — и есть другие люди. И вот мы обращаемся к нему или к ней и спрашиваем: «Как мне тебя называть?» Это вовсе не означает: «Как твое имя? Как лучше звать или определять тебя?», это поиск такого имени, которое станет признаком и символом уникальных отношений и будет означать все то, что происходит между нами.

В Книге Откровения есть отрывок, в котором говорится, что в Своем Царстве Бог каждому даст белый камень, и на камне будет написано имя, которого никто не знает, кроме Самого Бога и того, кто его получает (см. Откр. 2:17), — имя, которым не может пользоваться никто другой, потому что оно определяет уникальность неповторимых, ни с чем не сравнимых отношений.

Если мы хотим помолиться сердцем и умом, и всем своим существом, надо искать это имя, это слово, которое устанавливает между нами и Богом, каким мы Его сейчас воспринимаем, такие отношения, которые становятся нашими. Загляните в Псалтирь — и вы увидите целую сокровищницу таких имен. Но из них мы редко выделяем имена Всевышний, Творец. И тем более удивительно, когда мы читаем псалом или поем песнь, исполненную достоинства, гармонии и возвышенности, вдруг увидеть, что текст прерывается столь неожиданным восклицанием в двух словах «радость моя!». В этот момент благочестивое действо превращается для нас, как и для псалмопевца, в вопль, исторгнутый из глубины сердца и выражающий все, что мы знаем о Боге, и все, что Он для нас значит.

«Радость моя!» Так мы общаемся друг с другом, когда любим: уже не по имени и, конечно же, не по фамилии, но милым прозвищем или неожиданным восклицанием, вырвавшимся из самого сердца.

***

В день Пятидесятницы Святой Дух не только сошел на всю Церковь, но соединился с душой каждого человека, чтобы каждый из нас стал живым храмом Святого Духа. Что мы узнаем от Него о молитве? Куда Святой Дух направляет нас?

Я хотел бы напомнить вам о двух способах молитвы, которым учит Дух через Священное Писание. Первый — воздыхания неизреченные, приносимые Богу всякой тварью, и нами в том числе, невнятный вопль, желание, которое еще не оформилось, но смысл которого: «Где Ты, о мой возлюбленный и мой господин? Где Ты, отчего Ты скрываешь от меня Свой священный лик?»

А затем Дух — Дух истины, который ведет нас к истине, дух Христа и дух сыновства — выражает в словесной форме то, что мы хотим сказать: «Авва Отче!» Эти слова, которые Христос говорил в Гефсиманском саду, не только эмоционально связывают нас с нашим Творцом, но раскрывают, выражают сделанное нами открытие: силой Духа, таинством объединяющей и примиряющей любви мы стали едины с Тем, Кто является Сыном Единородным, едины через Него и в Нем. Как дерзновенно говорит святой Ириней Лионский, «мы в Единородном Сыне станем единородным сыном».

И на этой глубине мы обнаруживаем, что наша молитва связана со Христом, потому что только в Нем мы можем говорить с Богом как с Отцом нашим Небесным, и не только с позиции отношений, но глубже, чем с морально-нравственной точки зрения, — с точки зрения истинного бытия. Это означает, что если наша молитва должна быть укоренена во Христе, то каждый раз она должна быть такой, чтобы Христос мог ее произнести, или, если хотите, такой, чтобы выражать нынешнюю ситуацию так, как ее выразил бы Христос, если бы воплотился на нашем месте.

Это касается и социальной напряженности, и политических трагедий, и отношений в семье, и дружбы, и ненависти, и всех сложностей личной и общественной жизни. Если мы хотим молиться как христиане, наша молитва должна быть молитвой Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим.

Мы можем это сделать, если послушаем, что Дух говорит церквям: и церквям в целом, и тем малым таинственным храмам, которые есть наша душа, наше тело, наш дух (ведь и само слово «церковь» происходит от греческого слова, которое обозначает Царство Божие)[4]. Он учит нас называть Бога Небесного Отцом, Он Тот, Кто ведет нас ко всякой истине, но и требует от нас такой жизни, чтобы слова нашей молитвы не были ложью.

***

Мы призваны Евангелием, словами Самого Христа молиться в духе и истине. Что же значит «молиться в истине»? Это значит, что наши слова должны быть выражением нашей любви, нашей заботы, нашей преданности, нашего единения одновременно и в равной степени с Богом и с человеком. Это значит, что наша жизнь должна свидетельствовать о том, что слова нашей молитвы не лживы. Поэтому так часто наша молитва бывает слабой и неубедительной. Она не убеждает даже нас самих, потому что, когда мы молимся о том, чтобы что-то было, чтобы что-то произошло, нечто внутри нас твердит: «Пусть этого не случится, пусть этого не будет».

Помните «Исповедь» блаженного Августина, где он рассказывает о своей ранней молитве? Как он молился о том, чтобы стать праведным, и добавлял: «Но не сейчас». «Помоги мне, Боже, но не сейчас», «Дай мне сил — точнее, соверши это вместо меня». Разве не это мы постоянно делаем, прося Бога помочь нам преодолеть зло и творить добро? Разве мы не ожидаем, что Бог сделает вместо нас то, на что мы и сами способны Его силой? Разве мы не опровергаем свои собственные молитвы, когда просим Бога помочь нам в том, чего мы не делаем? Это позволяет нам обвинить Бога в бездействии и безразличии и снять с себя ответственность.

Разве не то же мы делаем, прося о нуждах мира? Как часто мы вместе молимся об этом в храме, сколько потребностей перечисляем! И как мало делаем сами. Разве наша молитва не становится просто вежливым способом сказать Богу: «Господи, я вижу в Твоем мире непорядок, не мог бы Ты его исправить?» И как редко мы обращаемся к Богу со словами: «Господи, мне вдруг стало понятно, что привело Тебя на крест, и я больше не могу получать удовольствие от того, что на самом деле стало причиной Твоей смерти. Сделай меня исполнителем Своей воли».

Пророк услышал, как Господь говорит: «Кого Мне послать?», — и откликнулся: «Вот я». Часто ли мы бываем готовы, услышав призыв Бога, сказать: «Вот я»? Не довольствуемся ли только поминанием в молитве? Неужели мы не понимаем, что молиться о ком-то означает не напоминать Богу о его недостатках, а в единении с Ним сделать шаг, который приведет нас в центр конфликта, и сказать Богу: «Я останусь здесь, пока не умру или пока не разрешится конфликт. Я останусь здесь, чтобы быть Твоим присутствием, останусь, чтобы свидетельствовать о человеческих муках, страданиях и боли». Неужели мы не понимаем, что молитва за кого-то означает двойственное, биполярное единение воплощения, в котором Христос одновременно и в равной мере был Сыном Божиим и Сыном Человеческим, осужденным на смерть, потому что Он находился там, где напряжение прорывалось убийством, осуждением или искуплением?

Вот что следует из слов Христа, когда Он без вариантов велит нам молиться в истине всем своим телом и всей своей душой, направляя тело туда, где оно может служить той цели, к которой должна стремиться наша молитва, и доводя душу до предела прочности, где суд и перелом доходят до наивысшей точки.

Подумайте об этом и вы увидите, что вам придется начать поиск Бога не с проверки Его способности отвечать на ваши молитвы, не с проверки Его возможности становиться восприимчивым и ощутимым, но с другого конца — оттуда, где вы обнаружите, что не можете жить без Него и не можете ничего без Него сделать.

Потом вы обнаружите, что зашли слишком глубоко, слишком далеко для всего тварного мира. И тогда вы сможете обратиться к Нему и сказать: «Где Ты, мой возлюбленный и мой господин?» А потом, если продолжить поиск, не дожидаясь осязаемых подтверждений, но идя за плугом, делая и молясь, вы найдете имя Бога, которое описывает ваши отношения, и двигаясь от имени к имени, вы сможете называть Его Отцом. Вы сможете занять в нашем мире то место, где стоит сын — тот, кто в полном единении с Богом, будучи с Ним одно, и в полном единении с человеком, будучи с ним одно, встал на свое место, готовый сделать свою молитву не только словом восклицания, но и жизнью и, если потребуется, смертью. Смертью ради любви. 

[1] Беседа состоялась в среду четвертой седмицы Великого поста 1980 года в храме Св. Иакова на Пикадилли. Пер. с англ. А. Дик.

[2] Беседа состоялась 25 мая 1969 года. Перевод с англ. А Дик.

[3] Имеется в виду сказание о Нале и Дамаянти.

[4] Английское слово church (церковь) восходит к древнеанглийскому ċiriċe, которое было заимствовано из греческого κυριακόν, означающего «принадлежащий Богу, Божий».

Источник: "Богослов.ru"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):