Мониторинг СМИ

Земля Cанникова

На горе Качканар бывший сотрудник КГБ ищет рецепт всеобщего счастья

Они добровольно стали отшельниками: забрались за облака — на гору Качканар, где летом постоянные туманы, а зимой метет пурга.

Они живут подаянием, не имеют собственности, лишены благ и свободны от привязанности. Ведя уединенный и созерцательный образ жизни, они забыли о невзгодах. В таежной глуши они ищут выход из ловушки “болезни — старость — смерть”. Их цель — избавить людей от страданий.

В уральской глубинке, в монашеской общине буддийского монастыря Шад Тчуп Линг, которую возглавляет бывший чекист Михаил Санников, побывал корреспондент “МК”.

“Путь к просветлению” дается непросто. Зимний день короток, а тут еще с утра замело, завьюжило. Мои проводники, Олег и Андрей — местные туристы и охотники, — решают идти к монастырю напрямик, через территорию Качканарского горно-обогатительного комбината. Времени на получение пропуска нет. Посты вооруженной охраны мы огибаем ползком.

— Приготовься к сюрпризам, — говорят мои провожатые. — Гора Качканар — место мистическое.

Заброшенная грунтовка упирается в смотровую площадку Западного карьера. Перед нами — огромная воронка, в которой по серпантину ползут большегрузы с рудой. По словам проводников, карьер считается аномальной зоной, которую облюбовали уфологи. Над воронкой, по их мнению, частенько зависают НЛО. 

Вершина горы, на которую нам засветло нужно взобраться, скрыта облаками. Дороги нет — второй час шагаем, увязая по колено в снежной целине. 

Идем след в след: под снегом полно глубоких впадин. Я — “слабое звено” — ковыляю в связке в середине. Когда появляются валуны, Андрей говорит: “До вершины всего ничего — километра три!” Звучит как приговор.

Залепленные снегом глаза отказываются видеть выбитую на скале надпись — приветствие на санскрите. Из сугроба видны ярко-синие бочки, на высоком постаменте — обледеневший старенький генератор. “Шад Тчуп Линг!” — шепчу я онемевшими от холода губами. Мы в окрестностях буддийского монастыря!

“Белоснежка и семь гномов”

На лай среднеазиатской овчарки из сторожки выходит инок в военном бушлате. Без лишних вопросов нас усаживают на невысокий топчан, который занимает практически все пространство тесной кухни. 

В углу на печи поет закопченный чайник, на многоярусных полках расставлена кухонная утварь. Тут же сушатся рукавицы и валенки. На почетном месте между фигурками Будды дремлет кошка Сима. Никому и в голову не приходит прогнать усатую со святынь. Истинный буддист не способен поднять руку даже на комара.

Под потолком болтается обвязанная изоляционной лентой лампочка. Выясняем, что горит она нечасто — только когда работает генератор, а работает он только по крайней надобности — для того, чтобы пускать в ход на строительстве отбойный молоток. Но и генератор давненько не в ходу: нет горючего. По этой же причине валяется без дела бензопила: дрова приходится заготавливать ржавой двуручной пилой.

С буддийскими иноками, которых принято называть хувараками, в окружении глянцевых картинок с изображениями тибетских лам мы пьем таежный чай на травах. В монастырской глуши он имеет особый вкус.

Саша с внешностью абрека рассказывает нам о монастырском распорядке дня:

— В зимние дни встаем в 7, летом — в 5. Для каждого хуварака день начинается с буддийского духовного ритуала: индивидуальной практики. Потом идем работать: заготавливаем дрова, стругаем доски, разогреваем на костре камни, раскалываем их, из каменных глыб выкладываем стены, делаем ступени и дорожки. Пьем чай, готовим обед из того, что найдется на кухне. Так, в работе и многочасовых чтениях мантр и молитв, проходит день. Вечером свободное время: кто уединяется и медитирует, кто читает, кто играет на варгане, кто слушает, как шумит тайга…

Саше, к которому прилипла в монастыре кличка Большой, — 24 года, родом он из Ашхабада. Окончив школу, отправился путешествовать. Трудился связистом, нефтяником, на железной дороге, продавцом-консультантом в эзотерическом магазине, занимался айкидо. Работая в Питере в охране, подружился с ребятами, которые день напролет музицировали в подземном переходе. Один из “вольных художников” был из Екатеринбурга. Он-то и рассказал, что на горе у города Качканар строится Центр буддизма. 

— Приехал в Качканар, стал спрашивать дорогу, мне показали на гору в тумане, — говорит хуварак. — Проплутал день, поднялся к вершине, увидел общину в 15 человек, между скал — натянутый на деревянный каркас тент от фуры. Остался переночевать, потом еще на день, да так и застрял в Центре на полгода. Потом перебрался в Екатеринбург, опять вернулся… Так и живу на горе наездами — четвертый год. В буддийских монастырях, в отличие от христианских, нет обряда пострига, после которого человек не может вернуться в мирскую жизнь. Буддийские иноки свободны покинуть монастырь в любой момент.

Численность обитателей Шад Тчуп Линг постоянно меняется. Семь человек живут постоянно, по будням к ним присоединяется уроженка Качканара — стриженная “под ноль” инокиня Света. Местные в шутку называют монастырскую братию “Белоснежка и семь гномов”. Летом около монастыря вырастает целый палаточный лагерь: помочь инокам со строительством подтягиваются на гору приверженцы буддизма со всей России. Забредают в монастырь и скауты, и туристы, и просто любопытные. Двери здесь открыты для всех. “Одно время жил с нами бок о бок один православный, — говорит Александр. — Мы читали свои молитвы, он — свои”.

Как капитан КГБ стал ламой

Постепенно в трапезной собирается немногочисленная община верующих — сангха. Среди них нет основателя монастыря, ламы Михаила Санникова. Он на несколько дней спустился в город — добывать провиант.

Ученики готовы рассказывать о наставнике часами.

— Миша из семьи потомственных военных, — начинает Алексей. — Отец и дед у него были кадровыми разведчиками. Воспитывали Мишу как самурая. В подростковом возрасте родные устроили ему “школу выживания” — отправили автостопом без денег и продуктов через всю матушку-Россию. Миша вспоминал: “Вернулся осунувшийся, с обветренным лицом, но с горящими глазами”. Так и научился с юношеских лет полагаться только на свои силы. 

Долгие годы Санников искал “свой путь”. Отличник и спортсмен, он сделал стремительную карьеру по комсомольской линии, но, почувствовав фальшь в идеологии, ушел с высокой должности в райкоме. Поступил в Загорскую духовную семинарию, но поняв, что христианство с его “черно-белым” взглядом на жизнь — не его религия, забрал документы, вернулся домой, на Урал. В родной Перми пошел учиться в сельскохозяйственный институт. Но судьба и тут “повернула стрелки”. Не пришлось Михаилу выращивать морковку и картошку на колхозных полях: на третьем курсе его пригласили на учебу в Ярославскую школу КГБ, где прошли выучку в свое время его отец и дед.

Потом был Афган: плюс 45 градусов в тени, снайперская винтовка, бронежилет, кевларовая каска. Замаскированные позиции в песках, горных расщелинах, на глинобитных крышах в кишлаках. Фаланги, скорпионы, песчаные блохи. И отстрелы душманских караванов, везущих оружие из Пакистана.

— Миша вспоминал, как во время одной из операций увидел через прицел винтовки, как лошадь, навьюченная оружием, взбирается по горной тропе и плачет, — продолжает рассказывать Александр. — Слезы у нее были как градины. Рука на животину у Миши не поднялась… К тому времени его уже “тянул” тяжелый кармический груз, снились кошмары. 

Михаил мог спиться или оказаться на одном из островов в Аральском море, куда отправляли на реабилитацию тех, у кого не выдерживала психика в афганской мясорубке. Чудом Санникову удалось перевестись в горноспасательную службу.

Шесть лет он провел с альпинистами в горах Памира и Алтая, совершенствовался в борьбе на самурайских мечах, окончил Нижнетагильское художественное училище, окунулся с головой в семейную жизнь. Но ни красоты гор, ни ювелирное дело, ни рождение двух сыновей не смогли перечеркнуть воспоминания об афганской войне.

— Учитель кендо, с которым Миша боролся на самурайских мечах, посоветовал ему искать спасения в буддизме. 

В Иволгинском дацане, видя интерес ученика к строительству и архитектуре монастырей, тибетский лама Пема Чжанг предложил Михаилу после окончания учебы основать на Урале буддийский монастырь.

Место для святыни Пема Чжанг “увидел” внутренним зрением. После медитации взял листок бумаги и зарисовал северо-восточный отрог горы Качканар, где сам ни разу не был. “Для практикующего буддиста это не такое уж большое чудо”, — говорит Алексей.

Получив посвящение в ламы, в 1995 году Михаил нашел нужный склон и заложил строительство Центра буддизма. Работал сначала в одиночку, потом на горе появились единомышленники и ученики.

Другие правила

К образовавшемуся на горе монастырю в городе отнеслись настороженно. Представители православной церкви говорили: “Что за буддистский монастырь? Почему он выше наших православных храмов?” Опасаясь, что на Качканаре свела гнездо одна из сект, на гору отправились члены городской административной комиссии. Следом поднялись сотрудники ФСБ — проверили: не террористический ли центр организовал на верхотуре Санников? Потом появились милиционеры, попросили иноков предъявить документы. Оставили ребят в покое, когда убедились, что в монастыре есть бумаги даже на собак!

Теперь хувараки с гордостью показывают нам сложенный по камушку первый этаж храмового комплекса, где вскоре разместится статуя Будды и другие символы просветленного ума. По ходу дела объясняют:

— С материалами помогают работники Качканарского ГОКа и состоятельные приверженцы буддизма. Строительство идет медленно: не хватает людей и техники. 

Тем не менее в Шад Тчуп Линг уже построены сторожка, парадное крыльцо, мастерская, трапезная, культовое сооружение — Ступа. Недавно возвели чайный домик — место для бесед с учителем, баню, учебный класс, теплицу, пешеходную дорожку, выкопали котлован для пруда. Мечтают в монастыре о ветроустановке и тренировочном зале — додзе.

— Планируем также создать фермерское хозяйство в деревне Кучум, чтобы обеспечить монастырь овощами и молочными продуктами, — добавляет Алексей. 

Пока же с провиантом в монастыре — негусто. Завтракают его обитатели чаем с сахаром и сухим молоком. Обед, который иногда совпадает с ужином, состоит в основном из макарон и каш. Летом в рацион добавляются грибы и ягоды.

— Строгое табу наложено в монастыре только на спиртное, — объясняет Алексей. — Ограничений в еде у нас нет, если появляется мясо и овощи, готовим супы и гуляш. Бывает, что продуктов вообще нет. Тогда скребем по сусекам, варим затируху — похлебку из муки. 

— А о жареной курице мечтаете?

— Когда занимаешься духовной практикой — тяга ко всему вкусненькому проходит. 

На Алексее потертая тельняшка, в левом ухе — серьга. Ему, как и Саше, 24 года, он из Смоленска. В свое время осилил в школе только 9 классов. Вел, по его словам, раздолбайский образ жизни. Пытался учиться на художника, но не нашел себя ни в одном из ремесел. Зимами работал где придется, летом отправлялся путешествовать автостопом по Крыму. На Черном море познакомился с девчонкой из Екатеринбурга, отправился к ней в гости. Местная тусовка рассказала об уникальном человеке с горы Качканар — ламе Михаиле. Леша отправился знакомиться…

Показывая нам во внутреннем дворике культовую постройку — Ступу, Алексей делится пережитым:

— Меня все время интересовало: кто я такой, для чего я на этой земле? Поднялся на гору, увидел: здесь живут по другим правилам. Среди взволнованных остаются не взволнованными, среди поднимающих палку — спокойными, среди привязанных к миру — свободными от привязанностей. Буддизм привлек меня тем, что не требовал коренной ломки образа жизни и привычек.

“Спасите наши души!”

Над Шад Тчуп Линг висит полная луна. В монастыре идет суточный ритрит: 24 часа подряд, сменяя друг друга, иноки читают молитвы.

Еще один хуварак, Саша Маленький, сидит в мастерской в классической позе Будды-созерцателя: ноги скрещены, руки полукругом опущены на колени, спина прямая.

На хувараке толстовка не по росту, на голове — бандана. Мы уже знаем, что ему 22 года, рос он в многодетной семье, с четырьмя братьями и сестрами. С успехом окончил в Перми физико-математическую школу, строительный факультет местного политеха. Работал в конструкторском бюро, в этнографическом музее, пел в духовном хоре. Не в силах вести оседлый образ жизни, отправился путешествовать по стране. Остановился у сестры в Екатеринбурге, увидел вывешенную на стене ленту с мантрой. Материю с молитвой привезли с горы Качканар. “Меня “торкнуло”, я почувствовал это место, — признается Александр. — Дорога в буддийский храм в Улан-Удэ “не пошла” — я свернул на Качканар”.

Подбрасывая в печку поленья, Саша рассказывает нам об открывшейся ему истине:

— Сложное должно рано или поздно распасться, родившееся — умереть. Все преходяще, над всем закон разрушения. Страдания неотделимы от жизни, но их можно преодолеть. Никакие боги тут не помогут — это может сделать только сам человек. Достаточно заняться духовной практикой. Еще год назад я не знал: зачем просыпаться, о чем говорить с людьми, какой смысл работать?.. В монастыре я почувствовал себя человеком, вошедшим с огнем в темную комнату. 

Разделив с братией скромную трапезу, мы собираемся в обратный путь. Спускаемся с “Земли Санникова”, опираясь на заструги — твердые сугробы, уплотненные вьюгами. Позади остается отнюдь не райская земля, описанная Обручевым в научно-фантастическом романе. Здесь не оказалось ни вулканов, ни горячих ключей, согревающих почву. И обитатели ее — не таинственный народ онкилонов, а одни из нас — те, кто не разрушает и не прожигает жизнь, а просто сидит на горе и молится о счастье всех живых существ.

Светлана Самоделова

12 января 2006

Источник: "Московский комсомолец"

• Вася Пашин - 02.02.2006 21:16
  Попробовали бы не врать!!Я сам там жил и некоторые мысли полнейшая глупость!!! А так очень хорошая ,красочная статья.
  
  

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):