В день кончины Патриарха мы разыскали в Италии Анжелику Карпивафе. Выпускница гуманитарного факультета Римского университета, самостоятельно выучившая русский язык, она считается одним из самых серьезных знатоков русских духовных и культурных традиций. Анжелика Карпивафе — доктор исторических и филологических наук, профессор истории Русской православной церкви Болонского университета, в 2004—2005 гг. была директором Итальянского института культуры в Москве. В течение ряда лет Анжелика встречалась с Патриархом Алексием II и написала 460-страничную книгу, вышедшую на итальянском языке. По нашей просьбе г-жа Карпифаве предоставила нам фрагменты из главы «Духовность».

Кроме того, г-жа Карпифаве сочла необходимым предварить публикацию такими словами:

— Моя первая встреча с Патриархом Алексием II состоялась в ноябре 1997 года. Аристократическая осанка, пластичные, мраморной белизны руки в духе скульптур Микеланджело. Знаки авторитета — длинная борода, длинные седые волосы, собранные на затылке, тонкий, типично северный лик отмечен чертами классической красоты. Аскетический взгляд почти отпугивает. Но глаза цвета ночи искрятся — нет, ему ведомы и вся любовь, и все горе мира…

И я сама поразилась, с какой сердечной искренностью стала говорить с ним с первых же слов. И сразу ощутила необычность старца, религиозного мистика, способного на глубокое сострадание, что было самой трогательной чертой Алексия II.

Я неоднократно приезжала в Москву, виделась с ним — записи наших бесед приведены в «Беседах с Алексием II Патриархом Московским и всея Руси», которые с его благословения опубликованы в Италии и по его желанию должны в конце этого года увидеть свет и в России.

Тот факт, что впервые в истории Предстоятель самой большой Православной церкви мира принял предложение женщины, да еще итальянки, да еще католички создать этот труд, который, по сути, является Его духовным завещанием, яснее любого слова говорит о подлинно христианском экуменическом духе Алексия II, его открытости к диалогу.

Сейчас, к русскому Рождеству, выйдет и моя новая книга — об истории Русской православной церкви впервые в Италии. И предисловие к ней тоже написал Алексий II.

С его уходом я чуствую себя сиротой. Но боль не зачеркнет счастье моего знакомства с этим уникальным человеком.

— Ваше Святейшество, кризис нашей цивилизации во многом обусловлен развитием индивидуализма. Кажется, Церковь только способствует его утверждению, являясь лишь декорацией для человеческой трагедии. Религиозных общин в Церкви много (говорю прежде всего о своей Католической церкви) — но нет настоящей подлинной общности, единения.

— Да, это правда, «атомизация» общества — серьезнейший вызов христианству, Церкви, которая с апостольских времен зиждилась на общинном духе. Наверное, многие христиане действительно слишком быстро и легко начали уступать индивидуализму — даже оправдывать и «богословски обосновывать» его. Наша Церковь не намерена идти по этому пути.

— Человек сегодня очень одинок. Мы утратили значение личности и прежде всего значение человека.

— Вы правы: за последние десятилетия «большие» политика и экономика все сильнее отдалялись от «маленького» человека. Никем не избранные и никому не подотчетные мировые группы влияния — экономические, политические, информационные — определяют судьбу целых народов, не спрашивая их мнения. Как вернуть человеку осознание собственной значимости? Он не должен предаваться отчаянию и унынию. Нужно твердо знать: конечный итог истории будет определен Им, а не людьми, даже самыми сильными и богатыми. Определен по законам истины, справедливости и милосердия. Но одновременно и народам, и властям, и Церкви, и институтам гражданского общества нужно подумать, как вернуть простым людям возможность влиять на глобальные политические и экономические процессы.

— Русская православная литургия очень красива, но слишком продолжительна. Может ли человек, особенно молодой, живущий и работающий в современном мире, так долго находиться на богослужении?

— Литургия — это возможность непостижимым образом соединиться в таинстве Причащения с Господом Иисусом Христом. Что касается отношения молодых людей к православию вообще и к богослужению в частности, то приведу такой факт: в России при многих высших учебных заведениях сейчас появляются домовые храмы, наполненные студентами. Средний возраст служащего духовенства значительно снизился, как и прихожан. Одновременно мы знаем, что во многих западных церквах и христианских сообществах, донельзя приспособившихся к современному миру, число верующих постоянно уменьшается.

— Не следовало ли совершать богослужения на русском языке?

— Человек, живущий в ритме церковного календаря, ощущает гармонию традиции, часть которой — употребление церковнославянского языка. Православные греки также не используют за богослужением современный язык, а молятся так, как это делали святители Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов и другие. Так и мы погружаемся в атмосферу языка, на котором молились преподобные Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Амвросий Оптинский… Церковнославянский язык в данном случае есть врата, через которые мы входим в тысячелетнюю традицию русского православия.

— Как вы объясняете, что теология русской диаспоры, действительно изменившая теологический климат в Европе, по существу, оставлена за бортом в сегодняшней России?

— Не думаю, что вы вполне правильно оцениваете ситуацию в современной России. Церковная жизнь за последние 5—10 лет сильно изменилась. Богословское наследие русского зарубежья, долгое время бывшее недоступным широкому кругу верующих, постепенно возвращается к нам и занимает свое законное место в церковной науке. Труды многих русских богословов, таких как Владимир Лосский, протоиереи Николай Афанасьев, Георгий Флоровский, Сергий Булгаков, Александр Шмеман, Иоанн Мейендорф, частично или полностью опубликованы в России.

Но в нашем обществе много проблем, требующих немедленного решения, и нередко Церковь просто не может себе позволить роскоши сосредоточиться на обсуждении чисто богословских вопросов.

— Ваше Святейшество, что значит для христианина прощать?

— Преодолевать в себе обиду, нетерпимость, жестокость, жажду мщения.

— Можно ли сказать об иконе, что она не только произведение искусства, но и выражает отношения человека с Богом и с обществом?

— Икона — образец идеального совершенства для молящегося. По словам Ивана Киреевского, икона «вобрала в себя самые сокровенные молитвы, шедшие из глубины сердец бесчисленных поколений людей».

— Бердяев правильно сказал, что русская реальность — дочь не только Маркса и Ленина. Действительно, она дочь интеллигенции ХIХ века, народников, славянофилов. Но особенно — она дочь православной духовности.

— Взращенная христианством русская культура вобрала в себя неустанные духовно-нраственные труды подвижников и святых Церкви. Среди них преподобные Алипий Иконописец, Андрей Рублев и Феофан Грек, а также тысячи многих, чьи имена ведомы только Богу. И если их молитва умом и словами кажется труднопостигаемой для современного светского человека, то их молитва кистью все же помогает понять, в чем надежда на исцеление человека. Икона — место встречи человека с Богом.

— В то же время есть мнение, что в православном мире почитание икон не знает меры.

— Можно быть православным и не имея икон. Подумайте, как в недавние годы мы вновь пережили торжество иконоборцев, и многим приходилось молиться без икон. Но нельзя быть православным, отвергая иконы.

— Что такое молитва? Это разговор души с Богом? Это возможность найти утешение?

— Молитва — обращение человека к Богу. Бог многообразно отвечает на наше покаяние, на наши прошения и благодарения. Иногда неведомым нам, таинственным образом.

— Вы часто повторяете, что Бог — Отец наш и нас любит. Но отец, любящий своих детей, хочет счастья и добра для них. Почему же столько людей в мире, которые от горя взывают к нему: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?».

— Пример молитвы Спасителя настраивает смертельно скорбящую человеческую душу на подвиг. Приводит наш дух в состояние бодрости, даже когда сердце сжато в тисках уныния, а душа словно парализована.

— Молитва присуща человеческой природе, либо ей надо учиться?

— Обращение души к Богу, источнику жизни, отвечает нашей природе. Научение правильной молитве, помощь в этом деле дается нам в Церкви. Не случайно православие предлагает каждому мирянину молиться словами текстов, составленных древними святыми.

— Кому нужна молитва? Богу? Нам?

— Прежде всего нам самим. Всеблаженный Бог не нуждается ни в чем. Но Он желает спасения рода человеческого.

— Вера — награда человеку в конце трудного, извилистого пути? Или вера — только дар Божий?

— Думаю, нецерковному человеку не всегда легко провести черту между идеологией, системой убеждений и верой. Вера для меня — прежде всего дар Божий. Она есть то недостающее звено, которое связывает Бога и человека.

Как заметил один наш современник, у верующего человека нет вопросов, а у неверующего — нет ответов. Потому что рассудочности нужна вера, а вере рассудочность не нужна. После 70 лет атеистического господства мы видим, что сейчас Господь приводит людей к вере самыми разными путями. Однажды ко мне обратился человек: «Ваше Святейшество, я не могу перекреститься — рука не поднимается». Я ему сказал: «Не насилуйте себя. Придет время, когда вы будете креститься и это не будет для вас каким-то трудом, это будет естественным». Через несколько лет я увидел этого человека, который сказал, что он пришел к вере и, крестясь, уже выражал свою веру. А выражать веру перед другими — это уже исповедничество. Не каждый может так свидетельствовать о своей вере. ХХ век явил нам множество примеров веры мучеников и исповедников, принявших мученическую кончину в лагерях, в тюрьмах. Они не отреклись от Христа, умирали со Христом. Удивительно: это не мученики первых веков христианства, это наши соотечественники, жившие рядом с нами… Смотрите, вера — это не верность нравственности. Потому что христианство — это не одна нравственность, она — иное чем просто нравственность или просто метафизическая идеология. В сущности, для меня вера есть сама жизнь.

— Как полюбить всех?

— Святитель Максим Исповедник часто повторяет: «Если ты неспособен к этому, пытайся хотя бы не ненавидеть никого».

— Ваше Святейшество, совместимы ли христианство и наука?

— Душа живущего на земле человека — это не чистый образ Божий. Он искажен неправильным употреблением дарованной нам Господом свободы. Вот и наука, лишенная глубинной нравственной основы, может быть опасной и разрушительной. Разве не доказал минувший век, что можно разрушить не только природную окружающую среду, но и человека, лишить его прошлого и будущего? Английский писатель Гилберт Честертон высказался остроумно и убедительно: наука не способна постичь мир по той простой причине, что мир не чертеж, а рисунок художника. Пытаться оценивать духовный опыт только по научным критериям — все равно что оценивать выводы точных наук по критериям красоты и духовной поэзии.

— Как смотрит верующий христианин на проблему экологического кризиса?

— Психологически для верующих, как и для всех их современников, экологический кризис, развившийся на глазах одного поколения, был новостью. Но когда первое изумление прошло, выяснилось, что христианская традиция давно уже позволяла предвидеть этот кризис. Для этого надо было вспомнить, что не только человек страдает оттого, что он оказался вырван из строя природы, но и природа тяготится недолжным местом человека в ней. Человек вводится в мир как в храм. В этом храме ему предстоит быть предстоятелем. Человек не хозяин земли, а арендатор. Евангельские притчи ясно говорят нам об этой ситуации. При этом они подчеркивают,что предоставляя человеку мир в пользование, не во владение, Господь требует от человека труда и отчета о плодах этого труда.

Человек восхотел стать «как боги» и снять с себя послушание Всевышнему. Структура мироздания оказалась вывихнута. Человек оказался поглощен стихиями мира, оказался заложником низших начал. Но и мир, утратив человека как своего предстоятеля, начал меняться. «Космос» стал расползаться в «хаос». Второй закон термодинамики, не сдерживаемый  усилиями человека, стал универсальным законом жизни мироздания; вектором же развития мира стало нарастание энтропии.

Но нельзя менять человека без его на то свободного согласия. Бог действует в человеческой жизни там, где человек оставляет Ему место для Его действия и Его воли. Человеческая воля должна потесниться, должна отказаться от самочиния и соединиться с волей Божией. Так в человеке голос его совести действенен, лишь если воля человека послушна велениям совести. И вот теперь посмотрим на последнее столетие европейского развития: расширялось ли в нем пространство, где человек ожидал Божественного сотрудничества? Не происходило ли — на Западе быстрее, а в России медленнее — вытеснение религиозных мотивов, исканий, итогов на периферию человеческой активности? Слово «литургия» в переводе с древнегреческого означает «общее дело». Но религиозность все более становилась и провозглашалась «частным делом» каждого отдельного гражданина.

— В древней Церкви христианин был назван «афотерос танатоу» — тот, кто не боится смерти. Как вы думаете пойти навстречу смерти?

— Для человека Средневековья смерть была явлением повседневным и знакомым. К ней относились иначе, чем теперь, когда смерть стала делом более индивидуальным и потому менее понятным. Очень часто люди оказываются не готовыми достойно встретить кончину, пытаются не думать о ней, отодвигают реальность смерти на самую дальнюю периферию сознания. Во многом этому способствуют современные средства «массового развлечения».

В сознании же христианском смерть не осознается как катастрофа, как печальный итог бренного бытия. Наоборот, стремление христианина перейти за порог смерти, готовность к ней — есть выражение любви к Богу, желания отрешиться от временного и наследовать жизнь вечную. По сути, для христианина смерти не существует, есть лишь мгновенный переход от земной жизни к жизни небесной. Мне часто приходилось встречаться с людьми, которые потеряли своих близких и которые не являются верующими. Для них всё — жизнь кончилась, нет ничего другого, а только темный тупик.

— Когда я думаю о возможности потерять своих близких, мне тоже страшно. Ваше Святейшество, вы очень любили вашу маму?

— Очень.

— Вам, когда ваша матушка ушла из жизни, не было ли страшно, хотя вы верующий?

— Мне, когда я потерял свою милую маму, было очень тяжело. Я глубоко связан с ней. Но страшное страдание из-за потери наших любимых не может отнять от нашего сердца радость за то, что мы их имели, что мы их любили, что они нас любили, даже если на короткое время. Да, мы лишились человеческого общения с ними. Страдаем из-за невозможности увидеть, потрогать наших любимых, говорить с ними. Но общение через молитву — оно остается.

— Каковая ваша жизненная цель?

— Достойно пройти путь пастырского служения, который веками проходили святители Земли России. Добиться совершенства в своем деле — служении Господу нашему Иисусу Христу.

— Достигли ли вы его?

— Нет, совершенства я не достиг. Посмотрите, сколько трудностей у Русской православной церкви! Я хотел бы считать себя «собирателем» нашей сегодняшей Церкви, а это значит, что весь груз ответственности за все происходящее лежит на мне. Так что, как видите, до достижения моей жизненной цели мне еще идти и идти.

То, что мы унесем с собой, будет только душа и добро, которое мы сделали. Это единственное богатство, которое пересечет вместе с нами границу смерти. Другого нет.

12 декабря 2008