Репортажи

«Православные традиции и образы в советской литературе и искусстве» – тема докладов конференции в ИНИОН РАН

Как религия пробивалась сквозь толщу атеистической культуры

«Секретарь райкома», кадр из фильма

Москва, 29 октября, Благовест-инфо. «Православные традиции и образы в советской литературе и искусстве» – такая тема объединила доклады на одной из секций масштабной международной конференции «Православие в советской культуре и политике: традиции, идеалы, образы», которая состоялась 24 октября в ИНИОН РАН. Историки, социологи, искусствоведы, филологи, киноведы рассказали о том, как православие в той или иной степени и в разных формах присутствовало в произведениях кино, литературы и живописи в то время, когда советская идеология манифестировала официальный атеизм и преследовала открытые проявления религиозности.

Несколько докладов были посвящены кино. Социолог Дмитрий Безнюк, профессор Белорусского государственного университета культуры и искусств, представил свою классификацию советских фильмов, начиная с 1918 г. В довоенных картинах присутствует однозначный антирелигиозный месседж, религиозные персонажи всегда отрицательные. В период хрущёвской антирелигиозной кампании в кино появляется антисектантский акцент – представление о религии дается через фанатизм, эскапизм, отсталость мировоззрения и т.д. (см. об этом также – ред.) В брежневские времена интенсивность атеистической пропаганды снижает обороты, в кино появляются новые тенденции – зрителю предлагается некоторая неоднозначность, размышления, и, что немаловажно, отдельные режиссеры получают возможность реализовать «запрос андеграунда».

На основе выборки из 26 фильмов, созданных в период 1918–1988 гг., докладчик показал, как, несмотря на официальный атеизм, советское кино все же знакомило зрителя с православной традицией, которая была запрещена. Оказалось, что в ряде картин религиозные образы не носят негативного окраса, более того – в исторических фильмах порой о них «подспудно формируется положительное впечатление». Например, партизаны в «Секретаре райкома» (1942) не раз божатся, а в решающий момент один из них поднимается на колокольню и бьет в набат с возгласом: «Господи, спаси землю русскую!», что воспринимается как «символ святости дела». А в целом ряде известных картин с советского экрана несколько минут подряд транслируется православное богослужение («Война и мир» – молебен на Бородинском поле, «Адмирал Ушаков» – единение народа на богослужении при спуске корабля «Св. апостол Павел»). Иногда исследователя удивляет, «как цензура пропустила» сцены в военных фильмах на фоне церковного интерьера с хоругвями и фресками («На войне как на войне»). Религиозное как «повод к размышлению» обнаруживается в фильме «ТАСС уполномочен заявить», где есть прямое цитирование Библии, а герой-художник объясняет, что иконы может писать только истинно верующий человек. Весь фильм «Страсти по Андрею» А.Тарковского – рассуждение о религии. Фильмы второй половины 1980-х «Покаяние» и «Убить дракона» для докладчика – «рубикон, после которого атеистический нарратив заканчивается».

Историк Оксана Бабенко (ИНИОН РАН) (Москва) сосредоточилась на поиске православных мотивов в песнях из советских кинофильмов. Она привела множество примеров текстов, в которых упоминаются слова «Бог» и «Господь», размышляя и об отношении к христианству авторов этих стихов. По словам докладчицы, отсылки к христианству в этих песнях часто носят ироничный характер, они не являются содержательными, иначе бы их не пропустила цензура. Самой явно христианской по содержанию Бабенко считает песенку о погоде из «Служебного романа», которая настраивает на благодарное принятие происходящего. «Это просто кодекс поведения православного христианина, и цензура не увидела здесь религиозного подтекста», – отметила докладчица.

«Мать Мария», кадр из фильма

Светлана Максимова (РГУ им. С.А. Есенина, Рязань) представила сообщение «Образ и судьба православной монахини матери Марии (Скобцовой) – Е.Ю. Кузьминой-Караваевой в советском киноискусстве». Объектом ее анализа стал художественный фильм «Мать Мария» (1982) режиссёра С. Колосова с Л. Касаткиной в главной роли. Картину «пробивали» через все инстанции с большим трудом: главная героиня – политэмигрантка, да еще монахиня. В результате фильм получился «сильно процензурирован, но все же содержащий что-то от подлинной матери Марии», как говорил о. Александр Мень. По словам докладчицы, это «что-то» все же свелось к тому, что героиню восприняли так: мотивом ее героических поступков была любовь к родине, сожаление, что она ее покинула, и стремление искупить свою вину перед родиной и народом в служении русским за границей. Разумеется, это было далеко от подлинного целеполагания матери Марии – в картине нет ни слова о вере в Христа, которой «горела мать Мария и которая давала ей силы», отметила Максимова. Даже жертвенная смерть монахини в Равенсбрюке вместо другой женщины – это был «ее последний подарок родине», как писали советские критики. Докладчица разобрала также принципиальные критические замечания, сделанные Еленой Клепининой-Аржаковской, дочерью сподвижника матери Марии о. Дмитрия Клепинина, которая была возмущена фильмом как «слабым и нечестным, подделкой облика матери Марии».

С кризисом коммунистической идеологии в 1960-70-х гг., с распространением ценностей потребления и проявлениями «советского религиозного ренессанса» связывает историк Ольга Сухорукова (МГПУ) новые веяния в кино. В докладе «О христианской любви в советском кинематографе» она рассмотрела три фильма. Два из них – «О любви» (1970) и «Лика» (1987) можно было бы принять за обычные мелодрамы, если бы докладчица не распознала в поведении героинь проявления именно христианской любви: они ищут любви подлинной, отвергая рациональность и выгоду, и готовы пожертвовать своими чувствами. «Любовь не ищет своего» – этих слов апостола Павла в кино нет, но «есть смыслы, которые отражают христианскую культуру», считает выступавшая.

«Солярис», финал. Кадр из фильма

Далее она обратилась к фильму «Солярис» (1972) А. Тарковского, отметив, что все его творчество – религиозное. Подробно разобрав и сюжетную канву, и мотивацию героев, и художественные образы и символы в картине, Сухорукова сделала вывод о том, что главный смысл фильма можно сформулировать так: «Через жертвенную любовь к человеку мы идем к покаянию, а значит – к Богу».

Изобразительное искусство стало темой двух докладов. Искусствовед Лидия Чаковская (МГУ им. М.В. Ломоносова) представила доклад «Советский художник перед иконой», в котором говорила не об иконных сюжетах, а о внимании художников к иконописной технике и особой передаче пространства. Над этим работали мастера круга Владимира Фаворского, который в советскую эпоху «нашел способ по-особому переживать свою веру» и делиться этим с учениками. Он учил, что «пространство – вместилище Бога», и для художников это звучало как руководство к действию. Например, Дмитрий Жилинский написал своих знаменитых «Гимнастов» в иконописной технике – темперой на доске.

Н. Андронов. Ферапонтово. Фото: russkiy-peyzazh.ru

Николай Андронов, поселившись в Ферапонтово, пытался постичь технику Дионисия, следуя мифу о том, что тот писал пигментами на основе местных камней. Андронов искал особый колорит – он писал землей, на грубой мешковине, и это был «важный способ прикоснуться к земле». Как и художниками другой группы – метафизиками Михаилом Шварцманом и Марленом Шпиндлером, им руководило «страстное желание осуществить искусство как оживление нового средневековья».

Доклад Дмитрия Доронина (РГГУ, РАНХиГС) о мордовских фолежных иконах советского времени – не столько собственно об искусстве, сколько об особом промысле украшения икон, который не исчез в советское время. Отдельные надомники и целые артели украшали самые простые иконы (бумажные, фотокопии) фольгой (интересно, что эта деятельность расцвела вследствие модернизации молочной промышленности в СССР в 60-е гг., когда каждая бутылка закрывалась крышечкой из фольги, и «несуны» с молокозаводов снабжали мастеров-фолежников). В каждом регионе были свои технологии и свой язык орнамента. Анализируя эти особенности, докладчик показал, как по-разному в Дивеевском, Понетаевском, Шатковском районах проявляется символика традиционного мордовского орнамента, восходящая еще к бронзовому веку.

Явным и неявным проявлениям религиозного начала в литературе – области, наиболее подверженной цензуре, – были посвящены доклады Викентия Чекушина (Красноярск) «Волхвы и народы смотрят на звезды Кремля»: концепция катехона в публицистике советских писателей периода Великой Отечественной войны», Евгении Коршуновой (Дом русского зарубежья им. Александра Солженицына) «Советские «структуры повседневности» и христианский эксперимент в судьбе и творчестве С.Н. Дурылина», Светланы Бурмистровой (Московская духовная академия) «Литургический текст в лирике Н.А. Павлович». Если в первых двух докладах речь идет об иносказаниях, эзоповом языке, скрытых цитатах из священных текстов, то поэт и переводчик Надежда Павлович, духовная дочь старца Нектария из Оптиной пустыни, писала по его благословению религиозно-философскую лирику, богословские труды и даже гимнографические тексты – в 1970-е гг. некоторые из них публиковались под псевдонимом в изданиях Московской патриархии.

Тексты докладов будут опубликованы в сборнике по итогам конференции в ИНИОН РАН.

Юлия Зайцева

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):