Мониторинг СМИ

«Держите детей поближе к церкви». Интервью с протоиереем Серафимом Правдолюбовым

Духовник северных благочиний Касимовской епархии, настоятель Троицкого собора поселка Гусь-Железный митрофорный протоиерей Серафим Правдолюбов родился в 1956 году в городе Спасске Рязанской области в семье священника. В 1958 году семья переехала в поселок Сынтул Касимовского района. Детство будущего пастыря пришлось на годы гонений на Русскую Православную Церковь, когда многие священники пострадали за веру, в том числе из династии Правдолюбовых. В 1971 году отец Серафим окончил восемь классов Сынтульской общеобразовательной школы, одновременно завершив обучение в Детской музыкальной школе г. Касимова по классу фортепиано. В 1975 году окончил московский Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, получив квалификацию дирижера хора и преподавателя фортепиано и теории музыки. В 1981 году, после окончания Московской духовной семинарии, встал на путь священства. В 2021 году в связи с 40-летием служения в священническом сане и 65-летием со дня рождения протоиерей Серафим награжден Патриаршей богослужебной наградой – правом служения литургии с открытыми Царскими вратами по «Отче наш».

– Отец Серафим, Вы представитель известного священнического рода, поэтому наверняка о Боге знали с детства. Как воспитывали Вас родители, чему старались научить?

– В нашей семье было семеро детей, и о Боге мы знали с ранних лет благодаря нашим родителям. Папа, протоиерей Анатолий Сергеевич Правдолюбов, выстрадал свое служение у Престола Божия выпавшими на его долю тяжелейшими испытаниями: ссылка, лагеря, Великая Отечественная война, притеснения от властей. Несмотря на все эти страдания, которые он мужественно пережил, его дух лишь более закалился и укрепился в стремлении служить Богу и людям. 

Отец был очень одарен музыкально, сочинял музыку, великолепно играл на фортепиано, виолончели, скрипке. Мечтал о том, что станет профессиональным музыкантом. При поступлении в столичный музтехникум администрация учебного заведения, познакомившись с его биографией, по понятным причинам отказала в принятии документов. В 1935 году Анатолия вместе с отцом и дядей арестовали за якобы контрреволюционную деятельность и отправили в Соловецкий лагерь особого назначения сроком на пять лет. 

В годы Великой Отечественной войны у папы появилось твердое желание пойти по стопам отца – направить свою жизнь на подвиг священнического служения. На фронте уже формировалась душа будущего пастыря. Нам, детям, он часто рассказывал, как Господь неоднократно спасал его от смерти. Однажды у отца началась жуткая диарея, его положили в инфекционный госпиталь. А сослуживцы стали обзывать его трусом, мол, фрицев испугался и поэтому решил спрятаться на больничной койке. В итоге вся рота погибла в бою, а моему отцу Господь через болезнь и унижение сохранил жизнь. 

Отец вспоминал также, как однажды встречал светлый праздник Пасхи на полях сражений. На полевой кухне между боями всем солдатам раздавали булочки. Отец, сидя в окопе, вырезал на хлебушке буквы ХВ и тихо пропел пасхальные песнопения. Однополчане это заметили и стали по одному подходить: «Анатолий, дай кусочек от твоего кулича». А вместо полученного отдавали кусочек от своего хлебушка обратно Анатолию. 

Вот такими и многими другими фронтовыми рассказами и живой правдой о Боге папа вдохновлял нас. Он для нас был светильником веры, мы видели горение его души к Богу. 

– В чем оно выражалось? 

– В том, как ревностно совершал он богослужение, как заботился о том, чтобы служба была наполнена молитвой. Отец почти всегда ходил в подряснике – он не позировал перед людьми, это был его образ жизни. Мы и в его жизни видели ревность о Боге. Отец очень мудро поступал – ничего нам не навязывал. 

Он на своем личном примере просто показывал, как нужно жить. Регулярно читал всем нам дома Евангелие и давал толкование на прочитанное. Всегда звал нас в храм, но никогда не принуждал, не заставлял насильно идти на богослужение. Папа был старшим сыном в священнической семье, а мама – младшей дочкой в священнической семье, они выросли в традиционной церковной атмосфере. И мы, дети, видели их образ жизни и старались впоследствии последовать подобному примеру. 

Мама иногда нас жалела во время службы. Когда на Литургии начиналась сугубая ектенья, отец читал минут по двадцать поминания о здравии, можно сказать, целые хартии имен. А потом столько же об упокоении на заупокойной ектенье. Чтобы мы, маленькие, в храме не томились, мама отпускала нас тихонечко посидеть в церковной ограде. Когда поминовения заканчивались, она снова возвращала нас в храм. 

Отец старался нас заинтересовать богослужением и давал нам различные послушания: прислуживать в алтаре – выносить свечу, подавать кадило, а также петь и читать на клиросе. Потом, повзрослев, мы уже по книгам следили за ходом службы, изучали язык типикона, знакомились с уставом. Это было очень интересно. Вот так постепенно с детства вживались мы в богослужебную жизнь Церкви. 

Иногда мы видели, как отец со слезами молился у престола. Эти искренние слезы воздействовали на нас больше всего. Ощущалось, как папа с живой верой переживал невидимое присутствие ангельского мира, «сослужащего и сославословящего» славу Божию вместе со священником во время богослужения. И нас, детей своих, участников службы, воспитывал в таком искреннем страхе Божием. 

Очень важную роль в нашей жизни имела сокровенная, глубинная исповедь. Папа объяснял нам наши детские грехи, и мы всегда к нему шли, чтобы с нами ни случилось. Есть, конечно, мнение, что отец-священник не должен исповедовать своих детей, якобы ребенок начнет обманывать и ничего не расскажет до конца. Но мы боялись что-то утаить от отца – так влияла на нас родительская атмосфера в доме. В таком отношении к исповеди особенно помогала нам мама. Помню, я каялся на исповеди, а у отца слезы текли. Он переживал, а я, озорник, ранил его сердце печалью и отеческой тревогой за мою душу. Он смотрел на меня с надеждой, как на свое продолжение в жизни, а я делился с ним, огорчая его отступлением от страха Божиего. Исповедь имеет очень большое воспитательное значение и все расставляет на свои места. После покаяния наступало чувство, будто тяжелый рюкзак сняли с плеч. Такая радость поселялась в душе... 

Еще мы пережили так называемый юношеский нигилизм, то есть период возрастной перестройки сознания и душевного мироощущения, когда человек отвергает многое, что ему дали родители даром. Это бывает в священнических семьях, где дети пресыщены церковными службами, беседами о Боге, о душе, о спасении. Подобный период проходят многие дети и в разной степени. У некоторых родителей начинается паника, а другие понимают, что это надо всем вместе с молитвой преодолеть. Словно канатоходец ходит по острию, и все ждут с замиранием сердца: выдержит или упадет. И здесь нужна сильная родительская молитва! Сейчас стыдно вспоминать, как мы с отцом иногда спорили на духовные темы, вели упрямую борьбу, увлекались философией. Отец внутри себя переживал и молился за нас. Мама не вмешивалась. Она терпеливо наблюдала со стороны и тоже молилась. Неофиты по сравнению с нами имели горячую веру, потому что выстрадали ее по-своему, прошли некий путь богоискательства, жизненных испытаний. А мы даром получали зерна веры и не ценили этого. Слава Богу, период нигилизма длился, как и у других семей, совсем недолго. И по молитвам родителей Господь всех нас сохранил в вере и верности святой Церкви.

– Вы росли в православной семье, но в атеистическое время. Как складывались отношения со сверстниками?

– Для сверстников мы тогда были чужими, в школе к нам враждебно относились. С нами мало общались, иногда преследовали, однажды одного из моих братьев пытались даже избить как «врага народа». Мы не вступали ни в пионеры, ни в комсомольцы и были некими изгоями. Родители говорили: «Мы не заставляем вас отстаивать Христову веру. Смотрите и решайте сами». А нам было страшно принять устои безбожного общества. Это было сродни измене своему родному дому, своим любимым родителям. И мы оставались чужими для окружающих сверстников. 

Удивительно, но мы никогда не чувствовали себя обделенными. Родители создавали все условия для нашего развития. У нас дома отцом была организована фотолаборатория, где мы увлекались проявлением фотографий. Для нас, детей, это было всегда невероятно интересно. У папы была прекрасная коллекция пластинок классической музыки. Он включал нам произведения Моцарта, Гайдна, Бетховена, Чайковского, Рахманинова, Мусоргского и других великих композиторов. В доме часто звучала музыка. Все учились в музыкальной школе. 

У нас была большая домашняя библиотека святоотеческой и светской литературы. Семья часто собиралась за столом, отец брал в руки очередную книгу и говорил: «Вот послушайте, какая мысль интересная...». И зачитывал нам небольшие фрагменты. У отца была необыкновенная память. Он сам писал стихи, цитировал наизусть фрагменты из романа Пушкина «Евгений Онегин», из произведений Гоголя и других писателей, читал стихотворения Тютчева, Фета и многих других поэтов. Родители умели организовывать в доме творческое пространство, где дети чувствовали себя самодостаточными. 

Я был самым младшим ребенком в семье и достаточно озорным. Из-за любопытства рвался на улицу. Однажды мама все же отпустила: «Ну сходи, послушай, посмотри». Около палисадника одного дома сидели ребята. Я подошел незаметно к ним поближе. Они разговаривали на деревенском сленге, лузгали семечки. Я слушал-слушал и понял, что парни просто не знали, чем себя занять, о чем говорить. Так сказать, в скуке прожигали время. Я, маленький тогда, осознал, что дома-то гораздо интересней. 

Родители устраивали домашние концерты. Папа играл на фортепиано, а мама пела. Иногда в гости приезжала ее сестра-регент, которая училась в Москве и обладала редким типом голоса – колоратурным сопрано. Вместе они исполняли под аккомпанемент отца арии из оперы Михаила Глинки «Иван Сусанин», красивейшие арии из опер Николая Римского-Корсакова. 

Вместе с родителями мы любили ходить пешком по семь километров через лес из Касимова в село Селищи, где в Троицком храме одно время служил отец нашей мамы, дедушка, священномученик Михаил Дмитрев, расстрелянный в 1937 году. 

– Получается, Вас с детства готовили к священническому пути? 

– Отец нам говорил: «Я вам желаю, чтобы вы пошли по пути священства. Но я не могу на этом настаивать. Это решение должно быть вашим». Мой старший брат, протоиерей Сергий Правдолюбов, рассказывал, что слышал, как отец в алтаре молился у престола со словами: «Господи, прошу, чтобы мои дети стали священниками». По молитвам отца это и получилось – все мы, четверо братьев, приняли священнический сан. 

Юную душу легко сбить с пути, соблазнить, обмануть. Но молитва держит. Отец нас всех просто вымолил. Он многое претерпел в лагере, на фронте и поэтому имел некое молитвенное дерзновение к Богу. 

Лично я после Гнесинского музыкально-педагогического института хотел поступать в консерваторию на кафедру хорового дирижирования. Тем более заведовал дирижерско-хоровым отделением сын священника – в то время известный дирижер, хормейстер, педагог, народный артист СССР Клавдий Борисович Птица. Но я не успел вовремя подать документы и пришлось уйти в армию. Служил в секретной части за колючей проволокой в ракетных войсках противовоздушной обороны Москвы. Пережил там многое. Может быть, звучит помпезно, но это действительно так. Я говорю это без иронии. Сослуживцы издевались надо мной, однажды чуть инвалидом не сделали. Я молился, как учили родители. Два года со слезами встречал Пасху в фойе рядом с туалетом, где расположены рукомойники. Ночью после отбоя в половине двенадцатого читал и пел там полунощницу, потом пасхальную утреню, большинство священных текстов канона зная наизусть. 

Вот тогда я и задумался о своей жизни. Неужели я буду управлять хором или махать дирижерской палочкой перед оркестром во время священных трепетных богослужений, а еще постоянно прятаться от всех, скрывая свою религиозность? В армии меня лишили самого дорогого – возможности живого участия в богослужебной жизни. И я особенно почувствовал эту неутолимую жажду – посвятить себя священническому пути. 

– Знаю, что Вы близко общались с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), который был наставником Вашей большой семьи. Какие воспоминания остались о нем?

– В 1966 году отец Иоанн был назначен настоятелем Никольского храма в Касимове. Бывал в гостях у Лидии Дмитриевны, нашей бабушки, супруги священноисповедника Сергия. Там собиралось духовенство, и мама говорила нам, детям: «Сидите тихо! Слушайте, слушайте …» И мы сидели и внимали, как священники между собой обсуждали церковные вопросы. 

Все возникавшие духовные вопросы в нашей жизни разрешались после обсуждения их с отцом Иоанном, по его благословению. Он невероятно трепетно, с огромной любовью и нежностью относился к моему папе. Обычно наш отец на какую-либо просьбу детей о разрешении вопроса отвечал: «Я не против, если отец Иоанн благословит». И мы отправлялись к отцу Иоанну, который впоследствии стал насельником Псково-Печерского монастыря. В обсуждениях того или иного обстоятельства мы часто слышали от него: «Мое благословение только после слова отца Анатолия». Потом, когда мы приезжали к папе, он говорил: «Ну, значит Бог благословит». Отец Иоанн высоко ценил волю родителей в судьбе детей, всегда прислушивался к мнению отца и матери. 

– Кто еще повлиял на Ваше становление?

– Немалую роль в моей жизни сыграла Вера Алексеевна Горбачева, крестница моего папы, преподавательница литературы в Гнесинском музыкально-педагогическом институте. Именно она помогла мне туда поступить, потому что в разгул атеизма детям священников была дорога закрыта. Вера Алексеевна воспитывала и учила нас, студентов, думать, рассуждать, анализировать. Мы много писали сочинений по произведениям классической литературы. Наши работы преподавательница всегда подробно перед аудиторией студентов разбирала и комментировала. 

Вера Алексеевна подружилась с моими старшими сестрами задолго до моего поступления в Гнесинку. Она мало знала о церковной жизни, но по душе своей была близка к правде Божией. А такой человек просто не может пройти мимо Христа. Господь – это Камень. Как в Евангелии сказано, кто преткнется об этот Камень – разобьется, а тот, на кого этот Камень упадет, того он сокрушит. Душа Веры Алексеевны тогда была в состоянии богоискательства через искусство, историю, литературу. И она согласилась на приглашение моих сестер принять православное крещение. Впоследствии благодаря Вере Алексеевне многие студенты пришли к вере, стали благочестивыми христианами. В их числе была и моя будущая супруга Марина Юрьевна. 

Мы познакомились с ней в храме, когда я был иподьяконом у Святейшего Патриарха Пимена и одновременно учился в Московской духовной семинарии. Супруга воспитывалась в семье ученых, обучалась в московской школе с французским уклоном, в совершенстве знала французский язык. Во время обучения в институте была направлена на работу переводчиком на Олимпиаде, проходившей в Москве в 1980 году. В 1981 году совершилось наше венчание.

– Где и как начался Ваш путь священника? 

– В 1981 году по завершении обучения меня рукоположили в сан священника в академическом Покровском храме Троице-Сергиевой Лавры и направили в Рязанскую епархию на приходское служение. 

Сначала владыка Симон оставил меня в Рязани на месяц служить в Борисо-Глебском кафедральном соборе. Секретарь епархии отец Александр Буров был музыкально одарен, имел красивый голос. Вместе с владыкой они любили петь нотные песнопения в конце почти каждой Литургии, выходя на середину храма. И у них возникла идея давать мне разные богослужебные тексты, чтобы я перекладывал их на ноты как музыкант по образованию. Потом владыка захотел насовсем оставить меня в соборе, но отец Иоанн (Крестьянкин) мне сказал: «Не благословляю! Сгоришь». Мой отказ, конечно, огорчил архиерея, но ослушаться духовника я не смог. Тогда владыка отправил меня в село Маково Михайловского района в храм Рождества Богородицы. В 1983 году я стал настоятелем храма Воскресения Словущего в поселке Сушки Спасского района и прослужил там семь лет.

– А как попали в Гусь-Железный?

– Во время одной из встреч в Рязани с архиепископом Симоном я услышал разговор о Гусь-Железном, где владыка намеком поделился тем, что к нему приезжали из поселка и хлопотали об открытии храма, просили и о том, чтобы в дальнейшем к ним был назначен на служение приходской священник. Обратившись ко мне, владыка попросил меня подумать о таком варианте – возможности перевода в случае моего согласия. Дал время до середины лета 1990 года определиться с решением. 

Такое предложение лишило меня душевного равновесия. Я находился на развитом приходе в Сушках, где многие прихожане стали родными, близкими сердцу. За эти годы в храме Воскресения Словущего много было сделано: организовано отопление в храме, проведен большой ремонт купола, реконструирован пол в центральном алтаре, построен церковный дом. И это надо будет в случае перевода оставить. 

Меня поставили перед выбором – как быть, как определить согласие своей воли с Божественным промыслом, волей Божией. Господь послал возможность написать отцу Иоанну (Крестьянкину) письмо и отправить его со своими родными. В письме был задан вопрос – соглашаться ли на перевод или оставаться на своем приходе. И было прислано с объяснениями объективных причин от батюшки благословение: «Соглашаться». 

Меня назначили настоятелем Троицкого храма в августе 1990 года. Здание, конечно, было запущено, виднелись следы разрушения. Предстояла долгая-долгая работа по восстановлению святыни. Некоторые люди меня смущали вопросами – для чего я приехал в руины из устроенного благополучного прихода. Был на все времена и всем людям мой ответ: «Воля Божия, а еще промыслительные обстоятельства моего возвращения на родину, где близко находятся священные могилы моих родителей». 

Храм восстанавливался стараниями многих неравнодушных людей: кто на строительных лесах трудился, кто краску разводил, кто полы настилал. Отопления в храме долгое время не было. На первые богослужения жители поселка приходили, преодолевая холод и внутреннее неудобство здания, молились и просили помощи Божией. И с годами Господь посылал через обстоятельства и добрых людей новые средства для храма, собирал вокруг церкви самых разных умельцев и мастеров своего дела. 

Вспоминаю, как на куполе росли деревья, виднелась трава, кровля полностью отсутствовала. Все во внешнем облике здания «кричало о помощи». Страшно представить, но в таком аварийном состоянии купол простоял около полувека, выдержав

и дождь, и снег. На колокольне луковица с крестом наклонилась, угрожая жителям поселка своим падением. В середине 90-х годов по моему приглашению из Москвы приехала группа альпинистов, которая работала на колокольне, создавая систему растяжек. Постепенно с помощью тросов луковица медленно выправлялась, возвращаясь в свое вертикальное положение. 

В храме восстановлено несколько приделов. Осенью 1990 года был освящен правый придел во имя святителя Николая Чудотворца, в котором проходили первые богослужения. Весной 1991 года были освящены центральный престол в честь Рождества Христова и левый придел во имя святых Первоверховных апостолов Петра и Павла. В 1994 году в трапезной части храма построили левый придел во имя преподобного Серафима Саровского, а в 1995 году – правый придел в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница». В 2011 году был восстановлен второй этаж храма и летом 29 июля, в день памяти святой блаженной Матроны Анемнясевской, освящен верхний престол во Имя Святой Живоначальной Троицы. 

Сегодня храм по-прежнему нуждается в помощи. Собственных средств достаточно только для поддержания существующей приходской деятельности, проведения богослужений и медленного возрождения нашего храма. А сделать нужно очень и очень много.

– Часто ли паломники приезжают в Троицкую церковь, грандиозную по своим размерам и оригинальную по архитектуре?

– Турагентства включили наш собор в туристический маршрут. Поэтому народу приезжает достаточно много. Впечатление от храма у всех восхитительное. Он строился на протяжении почти шестидесяти лет и сочетает в себе черты барокко, классицизма и псевдоготики. Красота необыкновенная, размеры и величие. Такие храмы редко встречаются. Только лишь в некоторых мегаполисах или очень-очень далеко, где-нибудь в Западной Европе. 

В храм заходят все: кто-то просто поглазеть, а кто-то помолиться. Верующие обязательно подходят к иконе Матроны Анемнясевской, долго стоят, о чем-то просят. А потом едут в часовню, которая построена в селе Анемнясево на месте бывшего дома, где жила последние годы до своего ареста подвижница. По ее молитвам во многих семьях рождаются на свет долгожданные детишки. О чудесных случаях ее помощи можно прочитать в тетради, которая лежит в часовне. Люди записывают там свои истории и благодарят святую блаженную Матрешу за святые молитвы.

– Ваши родные, пострадавшие за веру, доверяли без остатка свою жизнь Богу. Сегодня вопрос такого доверия – актуальная проблема духовной жизни. Как обрести человеку доверие? Как услышать голос Бога в повседневной жизни?

– Сложный вопрос. Доверию нельзя научиться, как какому-то ремеслу, искусству. Здесь важны такие добродетели, как терпение, внимательность в молитве, наблюдательность в жизни. Вот ты помолился искренне, попросил что-то у Бога. А теперь понаблюдай за обстоятельствами, как меняется калейдоскоп событий. Но не торопись, а научись терпеливо ждать. Помните, у отца Иоанна (Крестьянкина) есть такие слова: «У Бога все бывает вовремя для тех, кто умеет ждать». 

Мой папа говорил, что преподобный Серафим Саровский, например, слышит просьбы на десятый день. Это по его личному молитвенному опыту. Меня, кстати, назвали в честь этого святого не случайно. Я в младенчестве чудом остался жив. Была суровая зима. В роддоме лопнули трубы и отключили отопление. Меня положили в кроватку к окну. А окна в то время были деревянные, негерметичные, сквозило изо всех щелей. Я посинел, начал задыхаться от кашля. Надо было скорее меня крестить. Побежали к отцу, а он в тот момент был на службе. И папа сказал, чтобы меня назвали Серафимом. Все родные были против, но отец настоял. Как только меня покрестили в честь преподобного старца, я сразу пошел на поправку. 

Как-то отец рассказывал такой случай. В годы гонений на Церковь его хотели посадить в тюрьму и искали повод. Велась настоящая охота на ранее судимых. Однажды в Касимове загорелась библиотека. А папа в это время сильно болел, лежал с высокой температурой. Мама, Ольга Михайловна, за ним ухаживала. И вдруг отец ни с того ни с сего говорит ей: «Езжай к своей сестре в село Селищи». Оно располагалось в семи километрах от Касимова. Мама удивилась: «Да как же я тебя брошу в таком состоянии!» Но отец все-таки твердо настоял и заставил ее поехать к сестре Нине Михайловне. Мама отправилась в дорогу без видимой на то причины, только потому, что муж велел. На пути к селу она остановила гужевую повозку, и знакомый довез ее до дома, где жила сестра. А в это время горела библиотека, и на моего отца быстро завели дело, якобы это его козни, как врага народа. 

Мама погостила у сестры и поехала обратно. Когда отец выздоровел, заболела сестра Нина Михайловна. Однако отец уже не разрешил маме к ней ехать. Эти два его поступка кажутся абсурдными. Но они сыграли ключевую роль в суде. Власти обвиняли родителей в поджоге библиотеки. Мужичок, который подвозил маму, выступил на заседании суда свидетелем и подтвердил, что Ольга Михайловна во время пожара действительно была в дороге. А ее супруг протоиерей Анатолий лежал дома беспомощный. Это подтвердили соседи. Если бы мама не послушала отца и осталась тогда дома, то и на суде никакой защиты бы не было.

– У Вас в роду много священномучеников. Чувствуете ли Вы их молитвенную помощь?

– Всегда поминаю их на службах во время проскомидии и обращаюсь к ним за молитвенной помощью. Они слышат. Особенно родители слышат молитвы своих детей. Я это ощутил на своем личном опыте. Когда бывают проблемы, я отправляюсь на могилку к маме (дочке священномученика Михаила), служу панихиду, прошу о помощи. Проходит время, и ситуация разрешается благополучно. Безбожник скажет – совпадение. А епископ Василий (Родзянко) как-то однажды шутя сказал: «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются».

– Нередко в жизни священника случается такая проблема, как духовное выгорание. В чем может быть ее причина и какие советы Вы могли бы дать, чтобы ее избежать или преодолеть?

– Вы встретите сейчас странную реакцию в моих словах. Но я не признаю этого явления в церковной жизни. Термин «выгорание», которым пользуются в светском обществе, не применим к священнику. По определению у пастыря не может быть никакого выгорания. Это исключено. Если священник использует в оправдание себе термин «выгорание», то он духовно никогда и не горел. Значит, не было у него глубинной молитвенной внутренней жизни, не было молитвы как живого общения с Богом. Духовная жизнь заключается во Христе, а молитвенное общение со Христом в богослужении, в таинствах Церкви – это Жизнь с избытком, это вдохновляющая пастыря радость, это укрепляющая сила благодати Божией. Да и просто общение с близкими по духу людьми и пастырская любовь к ним не может привести к выгоранию.

– Отец Серафим, как человек, имеющий непосредственное отношение к церковному пению, назовите проблемы, которые присущи современному клиросу.

– На мой взгляд, главная проблема – сильная спешка, особенно в городских приходах. Священные тексты читаются и поются, словно скороговорки. С Богом нельзя общаться с суетой в душе и второпях. А здесь реально Господь, перед Которым мы со страхом предстоим. Разве можно спешить? Священнику надо молитвы тайные не просто прочесть, но и сердце в них погрузить. В спешке теряется страх Божий, трепет, благоговение, сердечная внимательность. Служба прошла, а помолиться-то из глубин своих никто и не успел. Сердце требует тишины и проживания слов, священником или псаломщиком произнесенных. Спешка в храме неуместна. 

Я служу у Престола Божия более сорока лет, и почти все эти годы у нас в храме на клиросе поют одни бабушки. Поэтому во время службы мне самому частенько приходится приходить на клирос и помогать им. Сам читаю шестопсалмие на вечерней службе, читаю каноны. 

Несколько лет назад Господь подарил нам радость. В Гусь-Железный приехала на постоянное место жительства хормейстер Юлия Евгеньевна Старостина, с которой мы когда-то учились в Гнесинке. Она устроилась на работу в гусевский Дом культуры. Я как-то предложил ей прийти в храм на службу и помочь с пением на клиросе, но она отказалась. Спустя какое-то время сама пришла в храм и спросила: «Какая помощь нужна?» Я дал партитуры, ноты. Она привела с собой несколько девушек, работниц Дома культуры, и у нас организовался маленький церковный хор. Немного ошибались поначалу, конечно. Но со временем прекрасно стали петь на Литургии.

– Кто-нибудь из Ваших сыновей стал продолжателем священнической династии?

– Да. Мы вырастили с супругой восьмерых детей. У нас семеро сыновей и одна дочь. Молитвенно просили у Бога дочку. И Господь услышал нашу просьбу. Двое сыновей пошли по церковному пути. Иерей Димитрий служит вторым священником вместе со мной в Троицком храме, а Иоанн – диаконом в Вознесенском соборе Касимова. В настоящее время подрастают семеро внуков. 

В свое время преподобный Серафим (Романцов), при жизни духовник Глинской пустыни, сказал моему отцу интересные слова: «Держите детей поближе к Церкви. Если они когда-нибудь и отойдут от нее, Бог их за то, что они послужили Ему в раннем детстве, к концу жизни вернет в Церковь, не даст умереть без молитвы и покаяния». Господь не даст уйти в вечность не готовому, даже если человек какое-то время перестал молиться, ходить в храм. Бог по милосердию Своему снова приведет его в лоно Церкви. Так что, дорогие мои, держите детей поближе к Церкви, доверяйте Господу, молитесь Ему с доверием, и все у вас будет хорошо.

Беседовала Вероника Милова

13 декабря 2023

Источник: журнал «Рязанский богословский вестник» № 1 (27). 2023

Источник: "Богослов.ru"

• Нонна Николаевна Семенова - 16.12.2023 06:56
  Замечательная подробная статья. В Москве служил брат из этой семьи, тонкий, верующий, преданный. И образование и вера очень дороги в человеке. Спаси Бог.
  
  

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):