Благовест-Инфо

Нуросмание, великая мечеть с барочными формами

Внутренний двор мечети Нуросмание. 1748–1755. Фото: Alamy/TASS

Османское барокко стало наглядным выражением политики «мягкой силы»? Ответ — в исследовании Унвера Рюстема, доцента отделения исламского искусства и архитектуры Университета Джона Хопкинса в американском Балтиморе

Посвящение стамбульской мечети Нуросмание довольно необычно. Ее название переводится как «Священный свет Османов» и не вполне соотносится с традицией называть мечети в честь того или иного султана. В случае с Нуросмание  сначала возникает отсылка к 24 суре Корана, «Аль-Нур», то есть «Священный свет» (она написана на стене внутри мечети), и лишь потом к султану Осману III, в чье правление было закончено строительство.

Подобных деталей немало в исследовании Унвера Рюстема, доцента отделения исламского искусства и архитектуры Университета Джона Хопкинса в американском Балтиморе. Даже сегодня Нуросмание выделяется среди великих мечетей уникальными барочными формами, не соответствующими, на взгляд европейца, канонам архитектуры Османской империи, заложенным архитектором Синаном в XVI веке. После возвращения в 1703 году столицы из Эдирне в Стамбул возродилась традиция возведения султанских мечетей, и храм Нуросмание, построенный в середине XVIII века, стал самым значимым из них.

Барочные формы были характерны для времени правления Махмуда I, пришедшего к власти в 1730 году. Приблизительно в 1740-х эти формы неожиданно стали влиять на общественные постройки, прежде всего на великолепные «себили» — киоски с фонтанами. Но апогея османская адаптация барокко достигла именно в мечети Нуросмание. Ее купол поддерживается четырьмя тимпанами между арками, которые определяют квадратную планировку здания с многочисленными окнами. Уникален внутренний двор: он имеет полуэллиптическую форму, поэтому сооружение всегда находится в визуальном фокусе. Отличается Нуросмание еще и новой разновидностью капители, которая отсылает к коринфскому ордеру и служит характерной чертой османского барокко.

В одной из самых интересных глав своего исследования Рюстем представляет политический аспект этой архитектурной манеры. Соперничество трех империй — Российской, Габсбургов и Османской — было отмечено престижными строительными проектами в их столицах. Исследователь указывает на два объекта, завершенных незадолго до строительства Нуросмание: дворец в Петергофе и церковь Карлс­кирхе в Вене. Османское барокко не просто восприняло чужие формы: «Введение нового стиля с самого начала было задумано с тем, чтобы иметь отклик на трансрегиональном уровне, и смело включало османские элементы в успешный международный стиль барокко».

Еще одним фактором была меняющаяся роль Османской империи. «В результате потепления дипломатического климата в XVIII столетии среди османов стало расти чувство принадлежности к общеевропейскому политическому ландшафту; более не стремясь к завоеванию континента, теперь они старались утвердиться в балансе сил как влиятельная структура».

Рюстем настаивает, что стиль барокко был международным архитектурным языком, а не выражением Запада; по этой причине его адаптацию османами не следует истолковывать как признак вестернизации. Османские правители прекрасно понимали: их постройки станут символами процветания режима в глазах многочисленных дипломатов и коммерсантов, посещающих Стамбул, и те будут соответствующим образом представлять его у себя на родине.

Исследователь полагает: «То, что этот стиль так успешно ассимилировался с существовавшей визуальной культурой империи, опровергает идею о том, что стиль барокко был цивилизационным заповедником христианской (и еще менее католической) Европы и ее колоний». В действительности же, делает вывод автор, «его широкий охват и привлекательность были прежде всего обусловлены более общими понятиями величия, процветания и авторитета».

Бернхард Шульц

10 апреля

Источник: The Art Newspaper Russia