Благовест-Инфо

Это были простые люди

Почему память о новомучениках важна в современном российском обществе

«Чтобы пойти на мученическую смерть за веру, человек должен почувствовать реальность иного мира, реальность бытия Божия...»

протоиерей Кирилл Каледа

Главный редактор портала «Полит.ру» Дмитрий Ицкович и экономист Виталий Найшуль встретились с настоятелем храма Новомучеников и исповедников российских в Бутове протоиереем Кириллом Каледой, чтобы побеседовать о том, почему память о новомучениках важна в современном российском общественном дискурсе.

 Виталий Найшуль: Я люблю посещать святые места, однако святые места до поры до времени молчали. И вот однажды, в ноябре 2017 года, я оказался на Бутовской ветке метро. Это было в канун 100-летия революции. Я подумал: «Как же так получилось, что я никогда не был в Бутово?». И я поехал туда на замечательном восемнадцатом автобусе. А когда я уже возвращался оттуда, меня вдруг «шибануло». Это фантастически святое место.

Я считаю себя государственником, поскольку с 1971 года работал в Госплане. Могу сказать, что государственные проблемы никогда не решаются приятным образом. Чаще всего они решаются драматическим образом. Поэтому для меня Бутовский полигон – это некая слитность. С одной стороны, это в хорошем смысле православная мистика, это духовная история, – это как икона. А с другой стороны, здесь есть государственнический момент. Это фактически щит от братоубийства.

Протоиерей Кирилл Каледа: И более того. В Бутово приходят совершенно разные люди, разных политических и религиозных взглядов. Но даже после короткого разговора ты чувствуешь, как между вами устанавливаются самые настоящие братские отношения, по-другому и не скажешь. Различия не имеют значения. Они рассыпаются. Это не значит, что человек, уйдя с Бутовского полигона, примет мою точку зрения, вовсе нет. Он останется при своих убеждениях.

В. Н.: А вы знаете, что я еще почувствовал, когда впервые попал на Бутовский полигон? Я вспомнил житие святого Уара. Одна благочестивая вдова положила его тело, после того как он скончался от истязаний, в успальницу к своим неверующими родственникам. Спустя некоторое время после смерти Уар явился ей и сказал: «Я умолил Бога о родственниках твоих, и были прощены им грехи». Вот это чувство, что святые не могли просто так оставить души людей, с которыми они сострадали, было очень ярким.

К. К.: Этот момент для меня тоже очень важен. В этих могилах, в этих погребальных рвах лежат люди совершенно разные. Тут и святые, которые святости достигли еще до мученической кончины. Тут и латышские стрелки. Лацис здесь лежит.

В. Н.: Я не знал этого.

Дмитрий Ицкович: По национальным делам там же клали. Попов и «национальных» – рядом.

К. К.: Они оказываются там вместе. Господь как бы говорит нам: «Ребята, исход-то – один». Я это сердцем понимаю, хотя выразить словами не очень могу. Но сам факт для меня очень важен.

В. Н.: Помните фильм «Левиафан» Звягинцеваii?

Д. И.: Левиафан – это метафора государства.

В. Н.: Герой фильма оказывается совершенно бессильным перед «машиной» – как и новомученики. Я бы посоветовал всем, кто обижен властью и кто не нашел защиты, приходить на Бутовский полигон. И таким образом вступить в ряды тех, кто наказан несправедливо, как эти невинные мученики, святые. Я воспринимаю мучеников Бутово как очень сильных защитников от несправедливости.

К. К. : Мы с сестрой в 1972 году какое-то время прожили в селе под Суздалем. Мы ходили гулять по соседним селам, видели разоренные храмы. Мы расспрашивали жителей сел, как разорялись храмы. Их рассказы были очень похожи друг на друга и практически всегда заканчивались одним и тем же. Все, кто разорял храмы, погибли во время войны. Все. С одной стороны, казалось бы, гибель за отечество – это подвиг. Но вместе с тем, приходило осознание того, что это и наказание. За то, что был разрушен храм.

…Когда стали благоустраивать Бутовский полигон, основные средства – на строительство храма и мемориального комплекса – пожертвовали частные лица. Государственные средства тоже, конечно, вкладывались. Строительство мемориала «Сад памяти» финансировал Сергей Васильевiii, генеральный директор ГК «Видео интернешнл». Его дед был расстрелян в Бутово. А, например, Олег Альбертович Скорлуковiv, который храм построил, просто жил рядом и напрямую не связан с этой тематикой.

Мы ищем контакты и с государственными структурами. Мы находимся на территории Ленинского района, как бы странно это ни звучало, тут же и Ленинские горки. Администрация помогает в благоустройстве и в подготовке к патриаршим службам, которые бывают трижды в год.

В.Н.: А это правда, что сад на полигоне посадили чекисты?

К.К.: Да, это правда. Зачем – непонятно. Это не плантация какая-то, нет. Когда в 30-е годы чекисты НКВД начинали осваивать территорию Бутова, это было поначалу что-то вроде подсобного хозяйства. Уже потом они его перепрофилировали. Посадку этого сада в 70-х годах я бы не связывал с тем, что они хотели яблоки из этого сада есть.

Д. И.: Хотели освоить территорию с неглубокой корневой системой, я бы так сказал. Не хотели особо ковыряться в земле, ну и это было решение самое простое.

К.К.: Да, я так же это воспринимаю.

В.Н.: Я слышал высказывание Иоанна Шанхайскогоv о том, что новомученики восполнили нехватку мученического чина в русской православной церкви.

К.К.: Сходная мысль высказывалась многими, причем даже в 70-80-х годах, когда уже был понятен масштаб произошедшего. Например, отцом Виталием Боровымvi. Цифры еще не были посчитаны, потому что не было архивных материалов. Даже и сейчас до конца неясно, какое число пострадало именно за веру. Но в принципе масштаб явления понятен.

Многие говорили и о том, что раньше на картах Россия обозначалась зеленым цветом – с одной стороны, из-за того что в ней много лесов, а с другой стороны, это цвет преподобных. В самом деле, в православной церкви все святые – это в основном преподобные. А сейчас ее обозначают красным цветом, и это тоже соответствует действительности: появилось большое количество прославленных и еще не прославленных мучеников. Наша церковь – это церковь мучеников.

В. Н.: Бутовские мученики – это вершина незаслуженных страданий. Люди, которые олицетворяют это страдание – это чистый субстрат русского страдания. Если проводить аналогию с литературой, можно сказать: вот люди пишут рассказы или просто переписываются друг с другом, и тут появляется Толстой, и это уже «замыкание», вершина русской литературы, так сказать. Это вершина русских страданий, которые можно рассматривать в разных плоскостях: бытовых, народных страданий. По незаслуженности, по чистоте людей, по величине подвига.

К. К.: Я бы поостерегся так говорить. Конечно, Бутово – это наиболее концентрированное место. Но вообще ведь по всей стране, в каждом селе были люди, которые пострадали за веру. И не только за веру, но и за правду. Они понимали, что отстаивают нечто высшее и не готовы были пойти на компромиссы.

В.Н.: У вас же неслучайно стоит Соловецкий крест. Конечно, когда я говорю «Бутово», я имею в виду весь массив, весь Собор новомучеников.

Д. И.: Отличается ли просто страдание от страдания осознанного? Когда люди принимали смерть и мучения, но при этом побеждали.

К. К.: Об этом хорошо сказал владыка Серафим (Чичагов)vii. Когда его спросили о его страданиях, он сказал, что «золото очищается в духовном горниле испытаний». Он сказал это где-то в начале 30-х годов, когда уже все было понятно. Для меня это очень важно в свидетельстве новомучеников российских, в том числе Бутовских. Это были простые люди. Среди них, разумеется, были такие титаны, как владыка Серафим, владыка Илларион Троицкийviii, патриарх Тихонix и многие другие, – это действительно были очень одаренные, очень духовные люди. Но основная масса – это простые люди, такие же, как мы с вами.

Каждому из нас Господь дал определенные таланты, но вместе с тем мы трезво осознаем, что мы ограничены. Это были такие же люди. Они сумели устоять и не предать, благодаря тому, что были с Богом. Простая бабушка, неграмотная, говорила, что все это происходит из-за того, что отошли от Бога, и придет время, когда новая власть кончится и будет восстанавливаться храм. И примерно то же самое мог говорить ученый-богослов, архиерей. Практически теми же словами. И это удивительные свидетельства не просто ясности ума, а чего-то большего.

В. Н.: У нас есть такая общая проблема: людей, которые это понимают, мало. А хочется, чтобы их было больше. Это просто необходимо. Непонятно, что будет со страной, если это не станет платформой, общим основанием мысли. И как доносить эту мысль о победе? Через метафору спорта? Еще через какие-то метафоры? Как рассказывать, какие еще могут быть мостики, чтобы объяснить это другим людям?

К.К.: У Шаламова есть удивительные строки на этот счет. Он говорит, что «сохранили свое достоинство попы и сектанты». Все остальные на Колыме ломались, а эти люди понимали, что ценность их земной жизни по сравнению с ценностью духовной – ничто. Здесь был вопрос отношений с вечностью. Они понимали, что их временная земная жизнь – это ничто по сравнению с вечностью. Разумеется, и среди попов были те, кто отказался, кто испугался, кто сотрудничал. К великому сожалению, их было не один, не два, а больше. Тем не менее, российское духовное сословие – из всех сословий, которые прошли революцию, – повело себя наиболее достойно.

Казалось бы, поразительно, что военачальники, люди, которые не боялись, поднимали за собой полки, дивизии в атаку, выходили под открытый огонь, – даже они ломались. А здесь простая бабушка, которая четко понимает, что происходит, и на основе этого понимания сохраняет личность, сохраняет образ и подобие Божие. Именно это – основа.

В.Н.: А много ли нерелигиозных людей, которые не сломались? Эти данные известны?

К.К.: Статистики я не знаю, но такие люди, конечно, есть. Рокоссовскийxi, например, не сломался.

…Мне кажется, что это особый разряд людей. Как бывают гениальные поэты, так бывают и гениальные люди, которые именно в этот момент доказали, что они – люди с большой буквы, Божие подобие. Понятно, что православные, клирики это особый разряд, потому что мы можем точно сказать, в чем состояла их сила. Но, вообще говоря, осмыслить подвиг бутовских героев – задача не православной церкви. Это кто-то другой должен сделать.

Д. И.: Я понимаю, о чем вы говорите. Героизм надо объяснять, объяснять монотонно, как мы это делаем.

В. Н.: Масштаб русского человека сейчас резко уменьшился. Это касается всего, в том числе науки и культуры. С этой точки зрения я вижу, как относятся к героям. Ну что такого? Попал в ситуацию, проявил героизм. Проблема состоит в том, что люди не видят, как велика разница. Когда я разговариваю с писателями, они не видят разницы между нынешним и, так сказать, высоким уровнем.

К.К.: Но у нас же были вырезаны все наиболее порядочные люди. Отец моих друзей художник Сергей Андреевич Тутуновxii, это был такой своеобразный мыслитель, говорил, что русский народ представляет собой нравственно кастрированную нацию, потому что в течение 70 лет убивали людей по принципу нравственности. Причем независимо от того, были ли это люди верующие или коммунисты, большевики. Среди последних тоже шла эта селекция. И наиболее одаренным людям не давали вырасти. Поэтому мы потеряли чувство масштаба, да. Мы потеряли его.

Один мой знакомый сказал: характерно, что все жалуются на материальное положение, но никто не жалуется на поруганную честь. Все, кто остался в России, согласились с тем, что честь может быть поругана. Плюнули в тебя, ну и что? Не переживать же по этому поводу. Во всех же плюнули, не только в тебя.

В. Н.: Между тем людей, которые сохранили достоинство, было много. Это не какие-то уникальные людей, это почти целое сословие.

Д. И.: Что же такое героизм? Как получилось, что эти люди стали героями?

К. К.: Я думаю, что это прежде всего готовность пойти на смерть. Им тоже было страшно, им тоже было больно, они переживали за оставшихся детей. Но они понимали, что ценности того, горнего, мира значительно выше, чем ценности этого мира… Они свидетельствовали о существовании того горнего мира, свидетельствовали своей смертью о Христе.

На краю Рима есть такое местечко – аббатство Тре Фонтане. Это место, где был казнен апостол Павел. Знаете это место? Я был совершенно потрясен. Это очень похоже на Бутово: сельская местность, дорога типа нашей Варшавки. Красивая местность, там были дачи, и тут – загородные дома. Там рядом с этим местом был дом Ирода Великогоxiii. Тоже чуть в сторону от дороги – лес, какие-то камеры, чтобы какое-то время подержать в них приведенных на смерть. И дальнейшая судьба – такая же. Там аббатство существует, там храмы V века – и вот. Потрясающее место.

В. Н.: Да, когда меня впервые друзья туда привезли, я сказал: «Слушайте, это же римское Бутово!».

К. К.: Да, в этом смысле мы не первооткрыватели. Вся христианская церковь стоит на костях мучеников.

В. Н.: Она стоит на Спасителе, который отдал за нас свою жизнь.

К. К.: Во всех храмах на престол кладется плат, в который зашивается частичка мощей мучеников, не просто святых, а мучеников. И готовится причастие на крови… Это и является основой. Раньше у нас были иностранцы. А теперь у нас свои, причем в таких же количествах, как и во времена первых гонений на христиан.

Д. И.: Прямо ровно в таких же. Две тысячи с чем-то человек.

В. Н.: Когда приезжаешь в Бутово, тебя встречает табличка «Памятник истории «Бутовский полигон». Возможно, лучше было бы написать: «300 святых». Не осознается по-настоящему до сих пор это место. Я честно скажу: когда я выходил из автобуса, то на полигон шел я один. Не то чтобы прямо туда толпами ходили.

К. К.: К сожалению, да.

В. Н.: Может быть, к счастью, потому что место совершенно потрясающее.

К. К.: Обидно будет – придёшь, а тут толпа. Кто-то предложил обратиться в «Интурист», чтобы китайцев к нам возили. Я сказал тогда: «Не надо».

Тут вот какой момент еще есть. Православные – активные. Они всегда проявляют инициативу. Однако на полигоне лежат представители практически всех религий, разных мировоззрений, тут и атеисты, и кто угодно. Нас не один раз упрекали в том, что мы «захватили» это место. Тогда мы провели исследование, даже конференцию организовали межконфессиональную, куда пригласили и иудеев, и мусульман, и католиков, и протестантов. И нам стало понятно, почему они не приходят. Они не приходят, потому что в их традиции нет необходимости почитания подобных мест. Более того, для иудеев посетить кладбище, на котором похоронены неверные, означает оскверниться. Поэтому они не приходят.

И те, и другие, однако, выражали нам благодарность за то, что мы следим за могилами – не только за своими, но и за всеми. И, в конце концов, именно православная церковь выступила инициатором установки мемориала, который про всех, независимо от национальности, от религии, ни от чего. Потому что мы исходили из того, что это кладбище – и мы не можем кого-то выкидывать. Потому что, выкинув одного, мы выкинем всех. Потому что это памятник.

Такова изначально была наша позиция в 1997 году, когда мы только-только начинали и не очень было понятно, как это все повернется. Мы издали тогда полный список расстрелянных. Арсений Рогинский сказал нам: «Это только вы могли так сделать, взять и опубликовать все имена, независимо от того, реабилитирован человек или нет».

В. Н.: Правильно, Арсений Борисович бы тоже так сделал.

К. К.: Для нас это было естественно. Я просто не понимал, как по-другому может быть. Они здесь все вместе лежат, и поэтому мы в принципе стараемся, когда приходят люди других мировоззрений, дать им возможность выразить свои чувства. Сказать то, что они считают нужным.

Вспоминаю в связи с этим смешную историю. Фактически первооткрывателем Бутова, одним из первых, был Михаил Борисович Миндлин. Он умер в 1998 году. Он пришел, как раз когда церкви передавали территорию захоронения. Я очень уважаю этого человека.

Сам он по крови еврей, в начале 30-х годов был двадцатипятитысячником, строил колхозы, а потом его благополучно посадили. Он десятку отсидел в Магадане. Это был человек здорового роста – под два метра, широкоплечий, ну и характер у него был крутой. Видимо, благодаря этому он там остался жив. И конце жизни – ему уже под 90 было в 1990-х годах – он занялся увековечиванием памяти расстрелянных. В силу возраста и характера он коленкой открывал двери разных чиновников, и ему многое удалось сделать. По его инициативе был установлен первый памятник – камень при входе на полигон. Это была его инициатива. Он начал первые исследования этих списков. И когда он вдруг узнал, что полигон отдали церкви, сказал: «Все. Я конец своей жизни посвящу тому, чтобы полигон у церкви отобрать».

Звонит он мне как-то зимой, был 1997-й год, и говорит:

– Так и так, почему других там нет?

– Пожалуйста, – отвечаю. – Хотят – пусть приходят. Мы пока осваиваемся, дорожки чистим. Сейчас зима, а вот придет весна, пожалуйста, приезжайте, мы всех примем.

– Хорошо, а когда можно?

– Давайте после Пасхи. Первое поминовение на Радоницу, такого-то числа.

– Хорошо, – говорит.

И вот он на Радоницу привез на полигон ксендза, раввина, муллу и ламу. Всех их выстроил там. Московское правительство выделило автобус. «Мемориал» по своей базе обзвонил родственников пострадавших, и приехали к нам несколько сот человек. Я отслужил панихиду, гости тоже совершили какие-то ритуальные действия. Большая часть их об усопших не молится, поэтому получилось что-то вроде митинга. Сейчас они перестали приезжать, потому что им это не нужно, но традиция сохранилась. И к нам, и в Коммунарку раз в год на Радоницу мэрия привозит родственников на автобусах... Сейчас их меньше становится.

Надо отдать должное Михаилу Борисовичу: мы с ним сумели сохранить человеческие отношения. Жили рядом в Коньково, бывали на каких-то совещаниях, где он стучал по столу кулаком, говорил, что все неправильно, после чего я его брал за руку, сажал в машину и вез домой. И мы с ним много, мирно и спокойно говорили.

Д. И.: А у нас с Рогинским была чудесная история. 30 марта был его день рождения, и были чтения его памяти в «Мемориале». Я с утра зашел туда, послушал доклад о Тарту, а потом мы с Олей Бычковойxvi из «Эха Москвы» решили поехать в Бутово. Она сама католик, и давно меня просила с ней поехать. Мы погуляли, зашли в храм, я думаю: «Надо бы поставить свечку за Арсения». Беру свечку, говорю: «Где у вас записки?». «Так вот лежат». Подхожу, а там не полиграфическая записка, как обычно бывает, а оборотки. Беру оборотку, смотрю, а там крест изображен и написано: «образец, за упокой, епископ Арсений».

К. К.: На Бутовском полигоне было расстреляно семь архиереев. Шесть из них прославлены во святых, а владыка Арсений (Жадановский)xvii не прославлен. Это один из последних наместников Чудова монастыря. Мы его всегда отдельно поминаем.

В. Н.: Вот еще о чем хотелось бы сказать. В дневниках Иоанна Кронштадскогоxviii есть пророчество о том, что на костях мучеников возникнет новая Россия. Я эту мысль ощущаю как государственную, а не только как высказывание выдающегося человека. В экономике или на бирже есть такое понятие как bottom-up, когда акции падают и дальше наступает отскок. Вот мы дошли до какого-то дна – и дальше наступает отскок.

Мне кажется, Бутово и есть эта абсолютная точка. Пока курс падает, бесполезно пытаться остановить падение, мы должны почувствовать, когда дошли до дна. А от дна уже можно отскочить.

Бутовский полигон – это плита, он не подвергается сомнениям, в нем нет изъяна. Поэтому, я так понимаю эту мысль Иоанна Крондштатского, что от этого места можно строить. Это фундамент. Мне кажется, я не преувеличиваю значимость этого места.

К. К.: Я с вами согласен, но к великому сожалению, я пока не вижу большого отскока. С одной стороны, мы действительно прославили новомучеников, и это чудо Божие, другими словами это не назвать. Слава Богу, произошло чудо строительства храма, восстановления монастырей, которого вообще никогда в истории России не было, прямо бум храмостроительства случился.

Но, с другой стороны, большая часть населения индифферентна. А недавнее сообщение о том, что количество почитателей вождя народов только увеличивается, и вовсе повергает в шок… Я, правда, не поверил в эти цифры, которые они там назвали, в то, что 70% одобряют его деятельность, я сомневаюсь в этом, но тем не менее. Я понимаю, что Господь может все устроить, как он устроил вот эту нашу сейчас историю. Но то основание, на котором будет какой-то рост, на чем мы вообще можем стоять – это прежде всего наши мученики.

Когда я был молод, в наш дом приходило много людей – старшие друзья моих родителей, друзья деда, с которыми мы общались, многие из них сидели, многие пострадали. Мы это знали, родители не скрывали этого. Мы знали с детства о том, что дед пострадал, не знали обстоятельств, но что он пострадал – знали. И для меня это очень важный момент формирования моей личности. Можно надеяться, что это может важным и для всех, но пока я этого не вижу того.

…Я понимаю, что я что-то упускаю, чего-то не доделываю. И также понимаю, что то, что происходит в Бутово, есть деланье соборное. Многое действительно Господь полагает. Пытаешься сделать – и вдруг понимаешь, что ничего не получается. И тут в нужный момент появляются нужные люди – и все устраивается. С храмом так было, с этим мемориалом так было. Мы говорили за годы до этого с предпринимателем Сергеем Васильевым о том, что это надо делать, что надо открывать компанию по сбору средств. А потом он пришел и говорит: «Я готов». Когда я этого еще совсем не ожидал. Я понимаю, что прилагаю какие-то усилия, но, я считаю, что по большому счету все Господь устраивает. Это как мы сажаем что-то в огороде, а уж дальше дело божественное, как оно растет.

Источник: Полит.Ру