Мониторинг СМИ

«Труднее всего писать новомучеников»

Елена Черкасова создаёт необычные картины в традиции восточных Церквей

Елена Черкасова. "Бегство в Египет"

Картины московской художницы Елены Черкасовой называют проповедью в красках. Многим известны её яркие, по-детски радостные образы на биб­лейские сюжеты, на тему христианских праздников, из жизни святых. Её работы отобраны для Музея современного христианского искусства, который сегодня создаёт в Москве протоиерей Андрей Юревич.

После крещения не писала 15 лет

— Елена Игоревна, когда вы поняли, что будете художником?

— Рисовала с детства, но мне это не очень нравилось. Не считалось, что у меня есть особые способности. Хотя училась в художественной школе. Почему не любила рисовать? Мои родители дружили с известным советским художником Александром Лактионовым. Мы ходили к нему в гости, он даже писал мой детский портрет. Его реализм мне как-то не нравился. А тогда считалось, что художник должен быть именно таким. Когда позже я поняла, что можно работать в иной манере, решила: о, тогда буду этим заниматься!

— И с тех пор пишете картины?

— Сначала был период поисков. Пробовала свои силы как актриса в театральной студии Олега Табакова в Доме пионеров на Стопани. Писала портреты, но не чувствовала в этом полёта. Эти поиски чего-то настоящего и невозможность найти его в том, что меня тогда окружало в жизни — а это была достаточно богемная жизнь московских художников, — привели меня к крещению в 1981 году. И художественные занятия стали мне тогда совсем неинтересны, я их оставила на целых 15 лет.

Важно найти своего духовника

— Что наполняло тогда вашу жизнь?

— В то время я познакомилась с семьёй священника. Совершенно чарующее впечатление произвела на меня его матушка — юная чернобровая красавица. Она стала для меня образцом. Хотелось быть такой, как она. Понятно, что это невозможно. Но она была притягивающим магнитом — человеком совершенно другой жизни. Эта семья окормлялась у архимандрита Наума (Байбородина), старца Троице-Сергиевой лавры. И меня отправили к нему. Я с ним беседовала. Он сказал, что мне надо воцерковиться. Я стала ходить в храм. Сначала было очень трудно. Длинные службы, ничего не понятно. Но постепенно стали открываться смыслы. Нашла своего духовника, отца Сергия Романова. Его только что рукоположили, и он был как зажжённый светильник. К нему шло много людей. Вокруг него кипела приходская жизнь, которая меня очень увлекла. Я стала петь на клиросе, читать. Чуть позже — шить рясы священникам. У отца Сергия имелись богослужебные книги, в которых некоторые страницы были утрачены, и я занималась восстановлением пропущенных текстов. С большим интересом читала Библию, жития святых и тексты служб.

Поездка к старцу и «каляки-маляки»

— А когда вы вернулись к живописи?

— Однажды летом пела одна на клиросе, а вечерами читала Толкиена. И заметила прямые параллели его прозы с церковной службой — тематические, смысловые. Меня это просто пронзило. В то время я ездила к старцу Николаю Гурьянову на остров Залит и, когда приехала к нему, рассказала о своём открытии. А надо сказать, что пейзажики-то я не бросала и к отцу Николаю тоже поехала с этюдником, чтобы написать его храм. Помню, поставила этюдничек, на него картоночку. И вдруг ко мне подбежал отец Николай и много-много раз перекрестил и благословил пустую картонку и убежал. Я как зеницу ока до сих пор храню нарисованный тогда на этой картонке пейзажик. А уже зимой я стала писать картины, в которых соединилось всё — и христианская литература, и службы, и жития святых.

— Ваше творчество кто-то относит к христианскому наиву, кто-то — к современной «светской» иконе. А как бы вы сами определили жанр своих работ?

— Не такая я уж и наивная. Просто не могу писать иначе. Я преодолеваю неумение. Говорят, что именно в преодолении немощи рождается стиль. Так оно и происходит. Что касается иконы, то я всегда отлично понимала, что не стану иконописцем. Несколько моих подруг уже состоявшиеся иконописцы. Они и меня звали с собой. А я сразу понимала, что к этому не способна. Потому что там нужны тщательность, тонкость, точность. А у меня этого нет, мне тщательность претит. Недавно прочла в «Фейсбуке» отзыв одного священника о моём творчестве, что это «каляки-маляки». Согласна. «Каляки-маляки» и икона несовместимы.

В каждой картине есть сюжет

— У моего папы был альбом фаюмских портретов. Я его с детства разглядывала, и он на меня произвёл сильное впечатление. Также у нас был альбом Пиросмани, которого я тоже полюбила. А потом стало появляться много художественных альбомов христианского искусства восточных Церквей — эфиопской, коптской, армянской, грузинской, — там свобода и условность, которые мне очень близки.

— Помните, как впервые написали Христа?

— В первой же своей картине — «Спасение Твари». Я увидела грузинскую икону, на которой был изображён не Спаситель, а Иоанн Предтеча. Долго на неё смотрела, и мне стало ясно, как писать Христа.

— А кого из святых писать труднее всего?

— Всех непросто. А труднее всего — новомучеников, потому что есть их фотографии, а я не стремлюсь к портрету. И потом — я не пишу образы. Образы создаёт иконописец. А я рассказываю историю. Великомученица Варвара у меня почти как на иконе, но её венец на голове я изобразила в виде башни с тремя окнами, которую, как мы читаем в её житии, выстроил для неё отец и запер в ней. Она же в эти окна смотрела, созерцала красоту творения и так познавала Творца. Или святитель Димитрий Ростовский. До нас дошёл рассказ, как ему являлись святые, когда он переписывал их жития. Явился ему мученик Орест и сказал, что «ты мне написал такие страдания, а у меня были большие», и показал ему свои раны. А когда он рассказывал о Варваре, то в своём видении он держал её на руках. Я так и написала: стоит святитель Димитрий, одна его рука лежит на открытой книге, а на другой сидит святая Варвара. Рядом же стоит мученик Орест.

Беседовала Елена Алексеева

Источник: "Крестовский мост №1"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):