Благовест-Инфо | www.blagovest-info.ru info@blagovest-info.ru |
Без секса тяжело неделю, а всю жизнь — нормально
Версия для печати. Вернуться к сайту |
— Не было в моей жизни несчастной любви! — отмахивается она от моих предположений. — И разочарований больших не было, и одиночества. Просто не нужна мне эта ваша любовь. У меня есть другая, она куда сильнее и важнее...
Ларисе Гариной не нужна не только любовь. Она готова отказаться и от всех прочих земных радостей — денег, карьеры, друзей-подруг, путешествий, возможности иметь семью и детей, наконец. И навсегда запереть себя в четырехугольнике толстых стен. Чтобы вести там полуголодное существование, чередуя рутинный труд и молитвы в обществе 14 старушек.
“Монашеская жизнь — это бесконечное счастье. В этом счастье засыпаешь, как в теплой воде. Просыпаешься и снова включаешься в него, как вилка в розетку…” Так 30-летняя москвичка Лариса рассказывает о своей жизни в испанском монастыре босоногих кармелиток.
Лариса Гарина — единственная россиянка, которая на протяжении ряда лет по несколько месяцев проводит в католическом монастыре Сан-Игнасио в Испании. Но это пока. Со временем она собирается принять монашеский сан и остаться там насовсем.
...Лариса поняла это, едва переступив порог своей кельи в старинном, утопающем в зелени двухэтажном здании XVI века с запутанной планировкой. Кельей оказался не мрачный узкий склеп, а довольно большая комната с кроватью, столом и настольной лампой, полочкой для книг и маленьким шкафчиком. И, между прочим, с персональным современным санузлом.
“Здесь стены в метр толщиной — древние знали, что делали, — сделала Лариса первую запись в своем монастырском дневнике. — Днем открывать окна нельзя — снаружи намного жарче, чем внутри, и из окна бьет жаром, как из открытой духовки. Ночью можно, только надо ставить противомоскитную сетку. В это время весь монастырь благоухает антимоскитным спреем. Но я им не пользуюсь: у меня в келье живет сверчок, и я опасаюсь за его здоровье…”
Снаружи немилосердно шпарило испанское солнце — а внутри царил прохладный полумрак. Снаружи кипела жизнь, визжали тормоза машин, на улицах бурлил людской поток — а здесь время словно остановилось. Какой год, какой век?
— На беленом потолке в моей келье, как, впрочем, и во всех остальных, наклеены зеленые флюоресцентные звездочки, — рассказывает Лариса. — Ложишься спать, а над тобой — звездное небо. Я словно попала в страну, где Бог возвращает людям детство...
Ее собственное детство прошло в таком же замкнутом пространстве — Лариса росла болезненным ребенком, и большую часть времени ей приходилось проводить в постели. Снаружи кипела жизнь, визжали тормоза машин, на улицах бурлил людской поток — а для нее время словно остановилось. Все события происходили на страницах книг, которые она запоем читала. И события эти были куда ярче и интересней, чем те, что случались в реальности.
Когда Лариса выросла, она вроде бы успешно включилась в ту, внешнюю жизнь. Работала переводчиком, реставратором, путешествовала, занималась кунг-фу — все как у людей, даже насыщенней, чем у многих. Вот только лучше всего она себя чувствовала, когда закрывалась у себя в комнате и брала в руки книгу. Как в детстве.
— Нет, меня не пугала жизнь за окном, — возражает мне Лариса. — Просто она представлялась какой-то ненастоящей, суетной. Очень много слов, разговоров — пустых, ни о чем…
…В монастыре кармелиток ее встретила тишина — монахини соблюдали обет молчания.
— Хорошо, в качестве турпоездки все это, может быть, и неплохо. Но обречь себя на такую жизнь навеки… Ради чего?
— Атеисту это трудно понять… Я живу в монастыре по 3—4 месяца в году уже почти пять лет. И с каждым разом чувствую, что становлюсь ближе к Богу. Это счастье, не сравнимое ни с чем. Но оно не каждому доступно. Помимо желания нужна еще куча справок — о крещении, конфирмации, катехизации. О свободном положении — что женщина не замужем и у нее нет детей. Рекомендация от духовника. Потом еще надо пройти психолога — в Испании есть специальные психологи для священников и монахинь. Больных молодых женщин в монастырь тоже не возьмут. То есть у меня, например, астма — это ерунда. Препятствие составляют такие вещи, как эпилепсия. Или, не дай Бог, что-то с психикой...
— Но ведь это же — почти тюрьма! А как же кино, театры, выставки? Самореализация, в конце концов…
— Во-первых, на каком-то этапе все это — кино, выставки — становится не столь интересно. Во-вторых, там своя культурная и интеллектуальная жизнь, и очень серьезная. Свободного времени мало, но оно так грамотно распределяется, что его хватает.
— По-твоему, нельзя сказать, что что-то теряешь, уходя в монастырь?
— Что-то приносится в жертву, конечно. Но ведь и оставаясь в миру, ты не полностью свободен. Люди сидят на службе и на 10 минут отпроситься не могут. Конечно, в полседьмого вставать и час молиться — это очень тяжелая работа. Это чисто физически так же тяжело, как таскать камни. Но есть нечто, что все компенсирует. Если говорить о наших сестрах, то многие были молодыми, веселыми девчонками, у всех имелись женихи, нормальная работа, но они почувствовали, что тратят свою жизнь зря...
— Вот-вот, о женихах. Как это можно, мужиков — р-раз и отрезать? Хотя бы физиологически?
— Меня многие спрашивали: “Как же так — всю жизнь без секса, я и неделю не могу!” Это неделю без секса, наверное, тяжело, а всю жизнь — не тяжело. Может быть, это банально звучит, но все люди разные. Что для одного абсолютно нормально, для другого смерть.
— Как к идее монашества отнеслись твои родители?
— Они никогда не держали меня за горло, верили, что я пойму, как правильно поступить. Но все это очень тяжело. Я единственная дочь. Собой каждый вправе жертвовать, а тут получается, что либо мне хорошо, либо им.
— Но ты твердо решила уехать?
— Твердо, только, может быть, чуть позже. У меня мама инвалид. Когда я последний раз была в Лоэчесе, мне позвонили, сказали, что ей совсем плохо. Пришлось катапультироваться. Поэтому сейчас я здесь, занимаюсь разными делами, но все равно хожу, как вытащенная из матрицы. Смотрю вокруг: то — не настоящее, это — фальшивое…
Анастасия Кузина
22 мая 2006
Источник: "Московский комсомолец"