Благовест-Инфо

www.blagovest-info.ru
info@blagovest-info.ru

Пасха в оккупированном Париже: «рывок к радости» в страшные времена

Н. Ликвинцева рассказала о том, как православные эмигранты отмечали «Праздников праздник» в 1940–1944 гг.

Версия для печати. Вернуться к сайту

Справа внизу на фото: пасхальное облачение, вышитое матерью Марией (Скобцовой)

Москва, 29 апреля, Благовест-инфо. «“И свет во тьме светит…” Эмигрантская Пасха в оккупированном Париже» – так назвала свою лекцию Наталья Ликвинцева, кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Дома русского зарубежья им. А. Солженицына. 27 апреля она рассказала о том, как встречали «Праздников праздник» в 1940-1944 гг. выдающиеся представители русского зарубежья. Лекция была построена на анализе дневниковых записей Петра Ефграфовича Ковалевского, писем из лагеря Компьень отца Дмитрия Клепинина, пасхальных проповедей протоиерея Сергия Булгакова, «военных» произведений матери Марии (Скобцовой) и воспоминаний других эмигрантов.

Лектору важно было реконструировать, как проходили пасхальные празднования во время Второй мировой войны в условиях оккупации, голода, опасностей и лишений, как православным выходцам из России удавалось «свидетельствовать о пасхальной радости в те времена, когда даже сама мысль о радости казалась невозможной».

Петр Ковалевский был иподиаконом в соборе Александра Невского на улице Дарю. Как отметила Ликвинцева, его можно назвать «верным летописцем русского зарубежья» – настолько подробно и бесстрастно описывает он все проявления эмигрантской жизни и, в частности, пасхальных служб. В его описаниях хорошо видны «приметы времени» – то, что отличает празднование Пасхи в условиях оккупации.

Во-первых, это необходимость светомаскировки, невозможность зажигать свет в храме – «Слово огласительное» свт. Иоанна Златоуста и другие тексты приходилось читать при свечах. Комендантский час заставлял разделять на части пасхальное богослужение, которое уже нельзя было совершать ночью, как прежде: в 8 вечера идет крестный ход и служится заутреня, потом все бегут по домам, а литургию служат уже утром. «В войну все привыкли к разделению пасхальных служб», – пишет Ковалевский.

Во-вторых, он отмечает, что в огромной пасхальной толпе, которая не становится меньше, появляются люди в военной немецкой форме, а также русские из России (служащие в немецкой армии или пригнанные на работы). Русские военные в немецкой форме не входят в храм с оружием, поэтому во дворе можно увидеть «сплошные козлы из ружей».

По воспоминаниям К. Мочульского, бывало, что во время великопостных или пасхальной служб завывала сирена («алерт» – так называли русские эмигранты во Франции воздушные тревоги), но это не останавливало молитвы. Особенно ему запомнилось пасхальное служение в Покровском храме на улице Лурмель священника Дмитрия Клепинина: он просто «летал» по храму, «веселился о Господе», «был похож на ангела, отвалившего камень от гроба». Ликвинцева отмечает яркий контраст: «Идет страшная война, а в церкви звучат слова Евангелия о свете, который «во тьме светит, и тьма не объяла его».

С этими воспоминаниями перекликается сообщение из военного Лондона: Николай Зернов свидетельствовал о пасхальном служении иеромонаха Льва Жилле (православный француз, был священником на Дарю, уехал в Англию, работал в убежище для евреев) в 1941 г. Во время бомбардировки вокруг барака, где служилась литургия, рушились здания, но никто не покинул службу. Все восприняли как чудо то, что сразу, как началось чтение Евангелия, воцарилась полная тишина, а после причастия прозвучал отбой.

Как же разговлялись православные парижане во время войны? Голод в эти годы был реальной угрозой, митрополит Евлогий вместе со священниками организовывали сбор денег на помощь голодающим. У самого митрополита в 1941 г. разговения не было, пишет Ковалевский, но отмечает, что уже в 1942 г. прихожане принесли освящать много куличей и пасох: «Все русские всё же как-то самодельно смастерили пасхальные яства… Русские люди блюдут традиции, против бурь и всех мировых событий». Непременная составляющая праздника – забота о русских пленных в лагерях: для них собирали пасхальные подарки, передавали Евангелия.

Ликвинцева отмечает, что во всех воспоминаниях и дневниковых записях очевидно смещение акцентов от описания событий к «обостренному пониманию смысла Пасхи», к переживанию «эмоционального перелома от ужаса смерти к радости Воскресения». Эта «стыковка» ярко проявилась в переживании «Страстного Благовещения»: в 1939 г., когда со всей очевидностью «сгущались сумерки войны», Благовещение выпало на Страстную пятницу. Тема смерти, страданий и спасения, дарования жизни вечной нашла отражение во фреске Благовещения, которую написала сестра Иоанна (Рейтлингер) по благословению своего духовного отца прот. Сергия Булгакова: архангел протягивает Марии не цветок, как в привычной иконографии, а крест. По словам лектора, это перекликается с иконой, вышитой матерью Марией (Скобцовой) в концлагере Равенсбрюк: Богоматерь держит на руках крест с распятым Младенцем Иисусом. Мать Мария не успела закончить икону, но эта особая, выстраданная иконография была воссоздана по описаниям ее соузниц, а прорись сделана сестрой Иоанной.

«Смерть, ныне всегда готовая поглотить нас, побеждена воскресением Христовым, обессилена им. Нам надлежит соединить чувство смертности и умирания с победой над смертью, свободой от страха ее», – писал в те дни прот. Сергий Булгаков. Он многократно говорил в проповедях о «подвиге радости», о необходимости «рывка к радости» во времена, которые священник называл мученическими.

Тема креста и пасхальной радости, заступничества Богородицы красной нитью проходит через его богословие, которое оказало существенное влияние на творчество и богословие матери Марии, продолжила Ликвинцева. Она указала на одну из ключевых идей матери Марии: кроме подражания Христу, каждый христианин должен еще подражать и Богородице, помня данное ей обетование: «Тебе самой оружие пройдет душу». Этим «оружием» должен быть крест ближнего – так, в неутомимой заботе о людях, видела мать Мария подражание Богородице.

Далее Ликвинцева остановилась на других размышлениях матери Марии, связанных с темой креста и Пасхи,– о «воскресении народа», об апокалиптическом видении войны, «софийном ответе» на трагедию войны, в «гущу» которой необходимо войти, разделив страдания с Христом. «Мать Мария говорит не просто о возможности ответить добровольной жертвой [на зло], но более радикально – о невозможности не ответить», – пояснила Ликвинцева.

Еще важная тема, о которой невозможно было не упомянуть, – Пасха в лагере. Все четверо парижских мучеников: священник Дмитрий Клепинин, мать Мария, ее сын Юрий Скобцов и Илья Фондаминский прошли через пересыльный лагерь Компьень, откуда потом были разбросаны по разным лагерям, где и приняли мученическую кончину. Но Пасха застала их в Компьене, и, к счастью, сохранились свидетельства о том, как они ее встречали. Отец Дмитрий писал семье о том, как из столов и кроватей заключенные устроили импровизированную церковь, в которой он ежедневно служил литургию, и даже прислал рисунок об этом. Илья Фондаминский, «самый счастливый заключенный», как писал он после своего крещения, делился с близкими: «Никогда не думал, что столько радости в Боге!» О том, что он совершенно спокоен, мирен, бодр и радостен, писал и Юрий Скобцов. «Во всех письмах оттуда чувствуется потрясающая пасхальная радость, которой они делятся», – сказала Ликвинцева, упомянув также свидетельства соузниц матери Марии, которых монахиня радостно поздравляла с Христовым Воскресением в Равенсбрюке незадолго до своей гибели. «В ней столько жизни!» – вспоминала мать Марию одна из спасшихся заключенных.

Ликвинцева сообщила, что собирается подготовить к публикации архивные материалы, проливающие свет на избранную тему, а также написать статью о том, как отмечалась Пасха в оккупированной фашистами Франции.

Кадры презентации предоставлены Н. Ликвинцевой.

Юлия Зайцева

Rambler's Top100